— А ведь нам через несколько часов на работу, — укоризненно улыбнувшись, произнесла Харьяс и снова отвела глаза.
Кируш думал совсем о другом.
— Мытищи, — объявил кондуктор, входя в вагон. — Не проспите, молодые люди, свою станцию.
На платформе Кируш, как в прошлый раз, подал спутнице руку. Сейчас он ей все-все скажет… Но Харьяс решительно отстранилась.
— Надеюсь, на этот раз я не поскользнусь, — и, взглянув на бледнеющий восток, заторопилась домой. Вот и маленький домик с кустами сирени в палисаднике.
Со скамейки у ворот кто-то поднялся и пошел им навстречу.
Кируш понял, не удастся им и сегодня выяснить отношения. А он возлагал такие надежды на эти последние минуты.
Человек, шедший им навстречу, оказался Мурзайкиным.
— Ваня? — удивилась Харьяс. — Ты чего тут сидишь? Хорошо, что Чигитов меня проводил, а то я убежала бы обратно. Видно, ты так занят, что днем нет времени хотя бы позвонить…
О Кируше они оба, казалось, забыли.
— Сегодня меня вызывали в ЦК, — тихо произнес Мурзайкин. — Посылают в Чувашию с геологоразведочной партией. Уже билеты куплены. Заехал к тебе попрощаться, сказали, что ты в театре. Вот я и бродил по Мытищинскому саду.
— А как же с учебой? Неужели бросишь институт? — с сожалением проговорила Харьяс.
— Придется на один-два года прервать учебу.
— Ну, ты, Кируш, иди домой, — вспомнила о нем Харьяс. — Спасибо, что проводил. — И торопливо сунула ему руку.
Ноги точно приросли к земле. Не хотят уходить да и только. Но что поделаешь. Надо!
Кируш, медленно удаляясь, несколько раз оглядывается — уходит ли Мурзайкин? Да и зачем он приехал? Уж не собирается ли сманить с собой Харьяс?!
На зыбком фоне зеленоватого рассвета еще долго виднелись два темных силуэта…
15
Яндураев, встретившись с Чигитовым, похвалился:
— В понедельник иду сдавать экзамены на рабфак, сразу на третий курс. Я ведь окончил школу ФЗУ, а это приравнивается ко второму курсу.
Срок дневного обучения на рабфаке — три года, вечернего — четыре. На вечерний рабфак принимают на любой курс — нужно только успешно выдержать экзамены. Кируш тоже подумывал сдать сразу на второй курс, но дадут ли ему путевку?
Он побежал в комсомольскую ячейку и тут же вернулся ни с чем. Сказали, что секретарь, Миша Оппенгейм, ушел в райком и до обеда не вернется.
— Тебе, видно, не дали путевку, но ты не беспокойся, на будущий год получить обязательно, — утешил его Анатолий. — Ты ведь и работаешь у нас меньше года.
Аполлон и Петр, стоявшие у соседних касс, неодобрительно покосились на Яндураева. Разве дело в том, сколько времени человек работает на этом предприятии?
— Если хочешь знать, Чигитов больше тебя имеет прав на путевку. Он участник гражданской войны, — не выдержал Аполлон.
Анатолий пропустил реплику товарища мимо ушей и, размахивая путевкой, стал бродить по наборному цеху.
В китайской секции он сказал, что после окончания рабфака непременно пойдет в полиграфический институт, в латышской — в промышленную академию, в немецкой — в институт красной профессуры. Перед наборщиками других секций он рисовал не менее заманчивые картины своего будущего. Наконец, остановившись около ассирийца — тискальщика набора — Анатолий панибратски стукнул его по спине, спросил:
— Ты, Мишка, как считаешь, кто самый главный в типографии — директор или технорук?
Коричневый, как плитка шоколада, ассириец, которого все почему-то называли Мишкой, польщенно засмеялся, обнажив удивительно белые зубы, добродушно ответил:
— Ты кем хотел бы стать?
— Нет, Мишка, ты мне скажи откровенно, на кого бы ты стал учиться на моем месте — на директора типографии или на технорука?
— Я хотел бы работать цинкографом, очень интересное дело, — продолжая улыбаться, ответил ассириец. — Тогда я перевел бы на цинк все интересные картинки.
Анатолий разочарованно махнул рукой — тоже мне, нашел интерес — и зашагал дальше.
Он уже собрался перекочевать в соседний, переплетный цех, но в дверях столкнулся с бригадиром.
— Товарищ Яндураев, — остановил его тот. — Вы еще долго будете болтаться? Почему не у кассы? Когда начнете разбирать вчерашний металл?
Анатолий мгновенно почувствовал себя сброшенным с лучезарных высот на грешную землю. Оказывается, путевка — путевкой, а ему нужно по-прежнему выполнять опостылевшее дело, готовиться к экзаменам… И вообще между его мечтой стать почитаемым руководителем типографии и довольно прозаической действительностью — трудная дорога длиной в несколько лет. Понурив голову, он поплелся к своей кассе.