— Значит, нравится работа? — сказала Харьяс, любуясь девочкой. — Я очень рада, и тоже советую тебе стать химиком. По моему мнению, эта профессия самая интересная. Я вот скоро окончу Московский химико-технологический институт…
— Значит, вы уедете отсюда? — с сожалением произнесла Уга.
Верстах в десяти от села остановились. Профессору помогли выйти из саней. Харьяс и Уга вслед за мужчинами, проваливаясь в глубоком снегу, подошли к группе рабочих, которые бурили землю.
— Товарищ начальник, сегодня работать больше нельзя, — обратился к Мурзайкину один из бурильщиков. — Портится погода. Видите, какие тучи набегают, а нам еще надо добираться до деревни.
Мурзайкин представил рабочим Петра Петровича и рассказал гостям о работе на этом участке. Уга тем временем набрала ведро руды для анализа.
Верхоленский и Чигитов были так заняты рудой, что не заметили, как разыгралась вьюга. В десяти-пятнадцати шагах уже не стало видно людей. Ветер, вздымая вихри снега, кидал его в лица. Профессор снял очки и, ничего не видя, топтался на месте, кляня взбесившуюся стихию.
— Не зря говорят, если выйдет в дорогу домосед, обязательно разыграется непогода. На этот раз пурга, должно быть, разошлась в мою честь, — проговорил Петр Петрович, пряча лицо в воротник тулупа, белого от снежной пыли. — Куда же нам теперь деваться?
— Нужно срочно возвращаться в Вутлан, — ответил Чигитов, поглядывая в ту сторону, где стояли сани. — Харьяс, где лошади?
— Здесь. Идите сюда, — отозвалась Харитонова. Ее голос то слышался совсем рядом, то вроде бы доносился из глубокой пропасти. — Поторапливайтесь, не то заметет дороги, не доберемся до дома.
Буровщики, разместившись в санях, развернули лошадей.
Когда повозки выстроились одна за другой, Мурзайкин прыгнул в первую, ведущую, и хлестнул лошадей…
Выбрались на большак, проехали несколько десятков метров, повернули в сторону деревни, и вдруг передняя лошадь по брюхо провалилась в сугроб. Бедное животное жалобно ржало, вертело головой, трепыхалось всем телом, как рыба, попавшая в сачок, но выбраться из западни не могла.
Наезжая одна на другую, остановились остальные подводы. Головная лошадь, видимо, сбилась с дороги.
Буровики, те, кто помоложе, повскакивали с саней, стали искать твердое, наезженное место — дорогу. Но в разбушевавшейся стихии невозможно было ориентироваться. Снежные вихри хлестали по лицу, снег набивался за воротник, в рукава, ноги проваливались в бездонные сугробы.
— Ну, вот видишь, Харьяс, даже твое присутствие не оберегло профессора от неприятности, — сказал Кирилл. Он сидел на одних санях с Харитоновой и Угой и хотел чем-нибудь расшевелить их. Но те, молчаливо съежившиеся под одной брезентовой накидкой, не подали голоса. Тогда Чигитов шутливо добавил: — Неужели же мне суждено так бесславно погибнуть среди родных полей? В боях с Колчаком не погиб, а здесь… И никто меня не оплачет, не вспомнит добрым словом.
— Рано вздумал прощаться с жизнью, — сказала Харьяс. Из-под накидки донесся приглушенный смешок ее и Уги. — А уж если погибнешь, потомки воздвигнут тебе нерукотворный памятник, здесь, среди поля, в назидание малодушным.
— Сейчас начать благодарить или потом? — Кирилл нащупал под брезентом руку молодой женщины, сжал ее.
С тех пор, как Чигитов понял, что между Мурзайкиным и Харьяс не существовало ничего такого, что могло бы оскорбить его чувства, он стал держаться уверенней, смелее.
Впереди произошло какое-то движение. Все решили, что нашли дорогу. Подводы сдвинулись и тут же снова остановились. Передняя лошадь опять утонула в сугробе.
Верхоленский вылез из саней, прошел вперед, вернулся и теперь, чтобы не окоченеть, переминался с ноги на ногу.
— Может, нам с Петром Петровичем попробовать добраться до деревни пешком? — обеспокоенно шепнул Чигитов. — Кто-нибудь согласится же провести нас.
— Об этом не может быть и речи. Нельзя в такую пургу отделяться от людей, можно заблудиться и погибнуть. По-моему, нужно распрячь лошадей, сделать шалаш и укрыться до утра, — заявила Харьяс.
Пожилые мужчины, сидевшие в соседней подводе, как бы в подтверждение этих слов, распрягли лошадей, привязали их вокруг своих саней. И уселись под прикрытием животных, плотно прижавшись друг к другу и накрывшись кто чем мог — дерюгой, кулем, охапкой сена.