— Как чувствуют себя остальные члены нашей экспедиции? — спросил он у Кирилла, когда кончил диктовать.
Чигитов успокоил Петра Петровича, все здоровы, настроение отличное…
Ему не давала покоя телеграмма. Он уже собрался было сказать о ней Верхоленскому, как в комнату вошел Ятманов.
— Ты чего мешаешь Петру Петровичу отдыхать? — набросился он на Кирилла.
Профессор остановил его:
— Не он мне мешает, я ему не даю покоя: попросил помочь подготовить мне доклад.
— После такой трудной ночи вам нужно отдыхать. Доклад успеете написать, когда приедем в Чебоксары.
— Когда вы планируете выезд?
— Как только вы отдохнете, придете в себя. Лошади готовы.
— Зачем же так глупо тратить время? — всполошился Верхоленский. — Я здоров, полон сил. Поехали немедленно. Только по дороге я хотел бы завернуть в Элькасы. Надо проверить, как там идут дела.
Решили, что сопровождать профессора будут Харитонова и Мурзайкин, а Чигитов останется здесь, чтобы руководить бригадой буровиков.
Когда подводы тронулись в путь, Кирилл заметил среди провожающих Угу, лаборантку здешней бригады геологов. Ее нежное личико выглядело опечаленным, глаза-васильки были мокры от слез.
— Когда они теперь вернутся? — спросила она Кирилла.
— Профессор из Чебоксар поедет прямо в Москву…
— Я спрашиваю о Харьяс…
— Харьяс тоже торопится в столицу. Там у нее очень важное дело. Она сегодня телеграмму получила. Так что показала здесь хвост и ускользнула, — проговорил Чигитов, ревниво глядя вслед удаляющимся подводам.
— Зачем вы так говорите о Харьяс? — обиженно проговорила Уга. — Она добрая, хорошая. И обязательно приедет сюда, как только окончит институт. Она сама мне говорила.
19
«Здравствуй, Кируш, получила твое письмо. В нем то же самое — ревность, упреки, подозрения. Напрасно ты меня поздравляешь со счастливым браком. За Лилиенталя выходит Моника, а не я. Очевидно, ты перехватил ее телеграмму ко мне, в Вутлан. И не понял, что она просто хотела, чтобы я присутствовала на их свадьбе.
И вообще, Кируш, я давно собираюсь тебя отругать, чтобы ты оставил меня в покое.
Подумай, зачем я тебе нужна! Я давно не та Харьяс, которую ты помнишь по деревне. Моя жизнь сложилась очень трагически. За эти годы я столько пережила, что чувствую себя почти старушкой. Пойми, пока не найдется мой бедный сынок, я не успокоюсь, и никому не смогу доставить ни счастья, ни радости.
Кроме того, этот год для меня очень ответственный. Я должна закончить институт. Да и тебе рано думать о женитьбе, — сначала нужно получить образование, стать инженером. А семья может осложнить жизнь, помешать учебе.
Побывав на родине, я приняла твердое решение — по окончании института поехать на работу в Вутлан.
Желаю тебе всего доброго. Будь счастлив. Харьяс».
Чигитов еще и еще раз перечитал это письмо, полученное около трех лет назад.
Он только что прибыл из Москвы в Вутлан и, сняв плащ, раскрыл чемодан с небогатыми пожитками, конспектами лекций и книгами.
На самом дне его, как самая ценная реликвия, хранилось и это письмо.
С Харьяс он не виделся очень давно, с тех пор, как она окончила институт и получила назначение в Вутлан. От Ятманова, который направил Чигитова на этот объект, он узнал, что здесь же работал и Мурзайкин. Он так и остался с рабфаковским образованием. А вот Кирилл — инженер и направлен сюда директором строящегося химзавода. Скоро здесь будет налажено производство минеральных удобрений на базе местных фосфоритов, а также производство ядохимикатов по борьбе с вредителями сельскохозяйственных растений.
Номер в доме приезжих, который пока ему отвели, был маленьким, одноместным. Большую часть его занимала никелированная кровать. Кроме нее здесь стояли квадратный стол, тумбочка, два венских стула — вот и вся мебель.
Но Чигитова, только что покинувшего студенческое общежитие, такое жилье устраивало как нельзя лучше.
Аккуратно сложив и вернув на прежнее место письмо, Кирилл оделся и пошел в управление Вутланстроя.
В коридоре он остановился у двери с табличкой «Председатель постройкома И. Ф. Мурзайкин».
Как можно пройти мимо кабинета, в котором работает твой давнишний друг и первый покровитель!
Кирилл боялся признаться даже себе в том, что его неодолимо влекло к Мурзайкину что-то еще более сильное, чем дружеское чувство. Это была так и не погасшая любовь к Харьяс. Где она? Что с ней? Свободная ли? Только здесь и немедленно он мог получить ответы на все свои вопросы. Впрочем, разве не ясно, что теперь-то Харьяс стала женой Мурзайкина!