Такое приведет в трепет кого угодно. Но Христов знал, что дорога через лес, какой бы опасной ни казалась, для него была самой надежной.
А лес многоголосо шумел, рокотал…
Превозмогая боль и усталость, Христов пробирался через чащобу. И вдруг остановился. Впереди, среди стволов, блеснул и погас яркий, как волчий глаз, огонек. Что бы это могло быть? Лесной пожар? Христов, крадучись, прячась за деревьями, сделал вперед несколько шагов. До его обостренного слуха донеслись треск горящих веток и приглушенные человеческие голоса.
Кто мог разжечь этот костер? Деревенские парни, пригнавшие коней в ночное? Дровосеки? А может, лесник, вышедший в обход? Кто-нибудь из молельного дома чувашских монашек или лесопильного завода, расположенных где-то неподалеку? Не хотелось думать, что люди, оказавшиеся в такое время в лесу, могли быть для него опасными. А ведь, возможно, это разведка красных! И он решительно направился в сторону огня.
Шагов через десять-пятнадцать деревья расступились, образовав небольшую поляну. Она была ярко освещена полыхавшим костром, вокруг которого сидели люди. Они о чем-то мирно беседовали, временами весело и непринужденно смеялись. На их лицах лежал красный отблеск костра.
Христов вышел из-за дерева и направился к людям.
— Стой! Кто идет? Стрелять буду! — остановил его вооруженный человек, выступив из-за дерева.
Мелькнула мысль: «Белые! Бежать! Будет стрелять — не попадет. А если это наши? Возможно, сегодня пост выставили не на пасеке, а здесь. Ну, конечно, наши!»
К часовому, который остановил Христова, подбежали еще трое.
— Я шел к вам, товарищи, — мягко, с акцентом произнес Христов, еще надеясь, что сейчас кто-нибудь из этих людей узнает его.
— Пароль! Говори пароль! Иначе пристрелю, — грозно повторил часовой.
— Я шел на Кирю, на станцию, — неуверенно стал объяснять Христов. — Смотрю — костер. Думаю, дай отдохну, покурю…
Какую непростительную ошибку он совершил, завернув сюда! Тодор осмотрелся: у костра сидело человек десять-пятнадцать. В сторонке были свалены в кучу котел для приготовления пищи, котомки, корзинки, котелки и другая утварь. Чуть ближе — сложенные в козлы, стояли винтовки.
— К товарищам, значит, идешь. Мы сейчас покажем тебе товарищей, — люди схватили Христова за руки и повели его к костру. Только теперь Тодор узнал в них колчаковских солдат.
За свою недолгую жизнь Христову пришлось много повидать, но всегда перед лицом опасности он сразу приобретал решительность и смелость. И не терял человеческого достоинства.
И сейчас он держался смело, спокойно, твердо веря, что найдет выход из опасной ситуации. Не может быть, чтобы так глупо оборвалась его жизнь, ведь у него так много больших и светлых планов.
— Господин поручик! — сказал один из солдат по-русски, но с сильным чувашским акцентом, остановившись у костра. — Задержали неизвестного. Шел через лес в сторону Алатыря. Видно, по дороге идти боялся.
Офицер, широколицый, узкоглазый с подковообразной отметиной на лбу, посмотрел на Христова с откровенным презрением и, растягивая слова, спросил:
— Ну-с, говори, кто ты, куда идешь и почему не по дороге, и не днем.
Христов как можно спокойнее ответил:
— Я не русский. Я военнопленный. Мне нужно добраться до Москвы. Говорят, оттуда отправляют пленных на родину. Вот я и шел на станцию…
— Ты кто же, латыш или мадьяр? — поинтересовался поручик, слегка добрея лицом.
— Я болгарин. Жил и работал здесь недалеко в деревне.
— В какой деревне? — поручик благодушно постукивал рукоятью нагайки по голенищу своего сапога. — Крестьяне говорят, летний день год кормит, как же тебя отпустили в такое время?
— Я жил в мордовском селе Шамкино, — солгал Христов, чтобы оправдать свое ночное блуждание по лесу. — Работал у солдатки-вдовы. Всю работу сделал. Она и отпустила…
— Эй, кто тут из Шамкино? — крикнул поручик и рукоять его нагайки чаще и громче застучала по хромовым голенищам, — поговорите-ка с этим молодцом по-мокшански или по-эрзянски.
Несколько человек, перебивая друг друга, загалдели на непонятном языке.
Христов, опустив голову, мучительно искал выхода из создавшегося положения.
— Наверняка он лазутчик, господин поручик. Или, если и пленный, перебирается к красным. Помните, как он назвал нас товарищами, — затараторил часовой.
— Раз назвал товарищами, ясно, кто он. Да и кто, путевый, забредет сюда? К тому же дорога на Кирю проходит в десяти верстах отсюда, — поддержал его другой солдат.