— Так ты же только что сказала, что у них большие…
— Харры большие, а не то, о чём ты подумала! — оборвала я резко, борясь с желанием выразительно прикрыть ладонью глаза. Или лучше рот соседке. — Высокие, потому что ноги у них длинные.
— Ну ничего, эмоций у меня более чем достаточно, — восторженно прижмурилась она. — Я всю жизнь мечтала на неков посмотреть!
Я открыла рот, чтобы предупредить… но, подумав, закрыла.
Перед полётом на планеты к представителям чужих цивилизаций всегда проводят инструктаж, что можно, а что категорически запрещено. И если эта дура слушала его каким-то не предназначенным для этого местом, то это только её проблемы. Свернёт ей кто-нибудь шею за грубое оскорбление — туда и дорога.
И — нет, вообще не жаль. Из-за таких, как она, некоторые ксеносы людей к себе на планеты не пускают совсем, только по особому разрешению, которое будешь выбивать до тепловой смерти Вселенной.
Экзотики ей захотелось, тьфу!
— А ты тоже отдыхать? — спросила она.
— Нет, по работе, — отмахнулась поспешно, уже жалея, что заговорила с ней. Лучше бы дальше самоедством занималась!
— Ужас, как так можно! Ну хоть пара вечеров свободных будет?
— Нет, я на ближайшем лайнере обратно, — упёрлась решительно, а собеседница, чьё имя я так и не узнала, окончательно скисла.
— Как жаль! Она ведь такая необычная!
— Кто? — растерялась я от резкого перехода.
— Ну Индра. Очень необычная, такая дикая…
— Он, — всё-таки не выдержала этого издевательства.
— Кто? — пришла очередь собеседницы недоумевать.
— Индра. Это мужчина, почти как Юпитер.
— Ой, тогда это точно судьба! — обрадовалась она.
Потом соседка затрещала о красоте аборигенов и своих планах, кажется не особенно нуждаясь в собеседнике, но тут мы наконец прибыли, и по объективным причинам стало совсем не до пустой болтовни.
Планета встретила нас яркими огнями космопорта, неподвижной духотой ночи и запахом озона. И нюх, и прогноз обещали грозу в ближайший час — всё как обычно. Не просто же так его назвали Индрой.
У трапа нас посадили в поверхностный транспорт — простейший, колёсный, с двигателем внутреннего сгорания. Здесь стараются не рисковать и не использовать много электроники, чревато: слишком много аварий.
Короткая поездка по полю маленького космодрома, потом — всякие формальности и получение багажа. Заняло это минут десять, потому что челнок доставил на планету от силы три десятка человек: не так уж много желающих посетить эту странную полудикую планету на задворках обитаемой части Галактики. Торговля идёт, но вялая, для туризма планета подходит плохо. Разве что для экстремального, но таким гостям аборигены не рады, да и наше правительство не поощряет подобные развлечения: ему же потом вылавливать потеряшек по лесам. Или, чаще, уговаривать аборигенов выловить, потому что в местные заросли нормальный человек предпочтёт не соваться. Я вот, конечно, планирую, но… Так то ж нормальный!
Перед выходом из здания космопорта я на всякий случай достала куртку и привязала на пояс, после чего надела рюкзак — единственный багаж. К сборам я подошла очень ответственно, постаралась собрать только самое необходимое и упаковать поаккуратнее.
Соседка по челноку ругалась, пытаясь реанимировать лежащий на боку чемодан, навороченную новенькую игрушку ярко-алого цвета. Похоже, на искусственный интеллект создатели не поскупились, а вот на защите от внешних воздействий — сэкономили. Меня туристка, увлечённая угрозами в адрес транспортной компании, не заметила, чем я с удовольствием и воспользовалась, выскользнула наружу. При этом мысленно пожелала терпения сотрудникам компании: кто-то не умеет читать и проигнорировал предупреждения об особенностях Индры, а им теперь с претензиями разбираться.
Снаружи я с неожиданным удовольствием втянула сложную смесь запахов чужого мира и почувствовала себя до странности уверенно и бодро.
Да, Индра — мужик с характером, и предстоит мне довольно сложная прогулка, но это всё равно не повод для криофуги. Я жива, пока почти здорова, и, может быть, эта поездка действительно поставит что-то в моей голове на место. Чем не повод для оптимизма?
^Криофуга — бегство от мира и проблем в анабиозную камеру. На закате эпохи DNE некоторые зависимые от страха перед реальностью предпочитали такую меру. Вскоре содержание подобных хранилищ признали нецелесообразным, и в течение последующих тридцати лет все, кроме неизлечимо больных, были разбужены и социально адаптированы.^