«Ты не настоящий напостовец», — упрекали они Фурманова, так же как впоследствии упрекали Серафимовича и его друзей.
Фурманов, органически связанный со всем пролетписательским движением, отдавший ему всю свою жизнь, тяжело переживал нападки руководителей ВАПП. Он стал нервным, раздражительным. Мы не узнавали иногда нашего спокойного, выдержанного Митяя. На собраниях, когда особенно накалялась атмосфера, Фурманов вдруг багровел, вскакивал, стучал кулаками по столу.
Нервная система была уже расшатана годами гражданской войны, развивался склероз сердца (это в 33 года!), сказывалась и тяжелая глазная болезнь. А «администраторы» от литературы не берегли его, мешали ему работать, доходили до прямой травли.
Все мы, друзья Фурманова, видели, как сгорает Митяй, пытались успокоить его, но борьба все обострялась, а большинство в ВАПП было не на нашей стороне.
Большую поддержку находил всегда Фурманов в Центральном Комитете партии. Фурманов пошел в ЦК «потому, что (как записывает он в дневнике) не считаю зазорным вообще… заходить посоветоваться в ЦК, и только групповым злопыхательством, только исключительной узостью подхода и даже несознательностью можно объяснить убеждение, что в ЦК вообще ни с чем нельзя ходить за советом… Если уж это предательство, то нам, пожалуй, на версту надо обходить наш ЦК и всех его работников, не являющихся напостовцами… Я считаю, что «напостовство» вещь в значительной степени дутая и раздутая; идеология тут зачастую подводится для шика, для большого эффекта; чтоб самое дело раздуть, куда как крупно, а чтоб 2–3—5-ти его вожакам славиться тем самым чуть ли не на всю вселенную… О бараны туголобые!»
Высоко ценя повседневное руководство Центрального Комитета партии всем литературным движением, Фурманов взволнованно отмечал в одной из своих записей: «…ЦК. ЦК! В тебе пробудешь три минуты, а зарядку возьмешь на три месяца, на три года, на целую жизнь…»
В марте 1925 Года в Центральном Комитете партии было созвано совещание Литературной комиссии ЦК РКП(б). На совещании многие руководители партии, говоря о значении массовых пролетписательских организаций, в то же время резко критиковали позицию напостовцев.
С особой радостью воспринял Дмитрий Фурманов выступление Михаила Васильевича Фрунзе, который, будучи народным комиссаром по военным и морским делам, в то же время пристально следил за литературой.
Фрунзе резко выступил против групповщины напостовцев. Он призывал внимательнее относиться к интеллигенции.
«Отнюдь не в наших интересах, — говорил Фрунзе, — вести такую линию в области литературы и искусства вообще, которая отталкивала бы от нас эти группы. Наша задача — действовать так, чтобы они, так же как и крестьянская масса, все теснее и теснее примыкали к нам при условии сохранения за нами полного идейного руководства… Подходя к вопросам литературы с этой точки зрения, приходится прежде всего сделать вывод о неправильной позиции «напостовцев» в отношении так называемых литературных «попутчиков». Проводимая ими фактическая линия административного прижима и захвата литературы в свои руки путем наскоков — неверна, — таким путем пролетарской литературы не создашь, а политике пролетариата повредишь…»
Как бы высказывая сокровенные мысли самого Фурманова, бичевал Фрунзе коммунистическое чванство, высокомерие, зазнайство, утверждение напостовцев, что пролетарским писателям нечему учиться у «попутчиков»…
Многие положения, высказанные Фрунзе, нашли одобрение и в резолюции ЦК «О политике партии в области художественной литературы» (1925). В подготовке этой резолюции Фурманов принимал активное участие.
С особым вниманием, еще и еще раз перечитывал он резолюцию ЦК, которая явилась программой дальнейшего роста советской литературы.
«…Таким образом, как не прекращается у нас классовая борьба вообще, так точно она не прекращается и на литературном фронте. В классовом обществе нет и не может быть нейтрального искусства, хотя классовая природа искусства вообще и литературы в частности выражается в формах бесконечно более разнообразных, чем, например, в политике…
…По отношению к пролетарским писателям партия должна занять такую позицию: всячески помогая их росту и всемерно поддерживая их и их организации, партия должна предупреждать всеми средствами проявление комчванства среди них, как самого губительного явления…
Против капитулянтства, с одной стороны, и против комчванства, с другой, — таков должен быть лозунг партии…
…По отношению к попутчикам необходимо иметь в виду: 1) их дифференцированность; 2) значение многих из них как квалифицированных «специалистов» литературной техники; 3) наличность колебаний среди этого слоя писателей. Общей директивой должна здесь быть директива тактичного и бережного отношения к ним, т. е. такого подхода, который обеспечивал бы все условия для возможно более быстрого их перехода на сторону коммунистической идеологии…
…Ни на минуту не сдавая позиций коммунизма, не отступая ни на йоту от пролетарской идеологии, вскрывая объективный классовый смысл различных литературных произведений, коммунистическая критика должна беспощадно бороться против контрреволюционных проявлений в литературе, раскрывать сменовеховский либерализм и т. д. и в то же время обнаруживать величайший такт, осторожность, терпимость по отношению ко всем тем литературным прослойкам, которые могут пойти с пролетариатом и пойдут с ним.
Коммунистическая критика должна изгнать из своего обихода тон литературной команды. Только тогда она, эта критика, будет иметь глубокое воспитательное значение, когда она будет опираться на свое идейное превосходство. Марксистская критика должна решительно изгонять из своей среды всякое претенциозное, полуграмотное и самодовольное ком-чванство…
…Партия должна высказываться за свободное соревнование различных группировок и течений в данной области (области литературной формы. — А. И.).
…Партия должна всемерно искоренять попытки самодельного и некомпетентного административного вмешательства в литературные дела».
С большой радостью принял Фурманов эти решения ЦК партии и резко выступал против попыток их ревизовать.
«Резолюция ЦК о художественной литературе, — писал Фурманов, — открывает широкие, совершенно новые пути дальнейшего развития пролетарской литературы, — это необходимо понять. Кто не поймет — тот ходом событий будет отставлен от активного участия в ее развитии и поступательном ходе»,
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Постоянное нервное напряжение сильно сказалось на здоровье Фурманова.
По настоятельному требованию врачей он уезжает лечиться в Мацесту, в санаторий ЦК РКП(б) «Светлана». «Ежели уж направлю здоровье — эх, и беречь теперь стану: так расходовать нельзя, надо все расходовать умеючи, а особенно здоровье…»
Но отвлечься от литературной работы он, конечно, не в силах.
«Набросал вот план рассказа — весь материал, казалось бы, известен, лица — типы стоят перед глазами, есть заряд — словом, садись, пиши.
И рядом вопросы:
А это знаешь хорошо?
А это изучил достаточно?
А это понял точно?
А вот тут, вот тут, — тут не отделаешься тарабарщиной, измышлениями, плохонькой «беллетристикой».
Он сам хорошо понимает, что эти серьезные требования к себе, как к писателю, — признак творческого роста. Он ведь уже не «начинающий», боевой комиссар, который может подкупить свежестью и оригинальностью материала.
Он — автор «Чапаева» и «Мятежа», руководитель целой организации, редактор. «Два года назад было не так: темка подвернулась, раскалила нутро, сел — и за ночь готов рассказ. А теперь строго…»
Он не только лечится. Он путешествует по Кавказу, по новым неизведанным местам. Встречает сотни людей на морских берегах (именно так: «Морские берега» будет назван потом цикл его очерков).