Артур немедленно ринулся останавливать такси, однако Марина удержала его от такого гусарства, согласившись проехать две остановки коммунальным транспортом. Пока толкались в переполненном вечернем троллейбусе, Витек, освободившийся на время от своих обязанностей «души общества», горячим быстрым шепотом посетовал Тебеневу на Артуровы замашки: ну кто его за язык тянул вякать про ресторан, перед кем фасон-то давить, «Асторию» подавай ему, «Европейскую», забыл, как завтракали в стоячей пирожковой. Марина, отторгнутая от приятелей, разумеется, не могла слышать этих слов, однако вид у нее был такой, будто она о них догадывается. Тебенев вновь подумал о том, что рассчитывала она, очевидно, на кавалеров более выдающихся, скорее всего администраторского либо торгового толка, и теперь с трудом подавляет раздражение.
Перед дверью ресторана в безнадежном оживлении топталась куча людей – очередь не очередь, толпа не толпа, каждый притворялся, что напрасное ожидание другого его ничуть не касается и что подобная участь его самого постичь не может, изо всех сил старался пролезть к самой двери, делал невозмутимому швейцару какие-то таинственные, мнимосвойскне знаки, швейцар не обращал на них никакого внимания. В крайнем случае особо напористым искателям он указывал пренебрежительным жестом на табличку «Закрыто на спецобслуживание». Витек сразу же понял, что рыпаться бесполезно, однако Артур по-прежнему ерепенился, сквозь толпу он тоже с грехом пополам добрался до замкнутых дверей, кажется, даже добился того, что их приоткрыли на секунду, что-то такое показывал швейцару, что-то сулил, однако успеха не достиг. Тебенев заметил, что во время бесплодных Артуровых стараний Лена не сводила с Артура глаз, как бы желая хотя бы взглядом своим споспешествовать его стремлению распахнуть заветную дверь. Марина же сохраняла на лице безразличное, постороннее выражение, словно ничто происходящее в толкучке ничуть ее не касалось.
Вернулся Артур с высокомерным, несмотря на поражение, видом, сетуя на нравы питерских швейцаров, которые не понимают собственной выгоды. Витек тут же засуетился, желая как-то подсластить пилюлю неудачи и осуждая, не вполне искренне, ресторанные порядки, обычаи: и кормят неизвестно чем, и пообщаться как следует не пообщаешься.
Марина тем не менее, пропустив мимо ушей столь жалкие доводы, сказала безразличным тоном, что у нее имеется кое-какое знакомство в «Неве», в двух минутах хода отсюда. Пошли в «Неву». Возле ее зеркальных дверей народу собралось еще больше, чем у «Садко», к тому же более молодого, более азартного и отмеченного тою особой нагловатой самоуверенностью, которая сразу же выдает завсегдатаев облюбованных молодежью мест, где правят свои законы и почитаются свои авторитеты. Марина свой собственный определенно переоценила, поскольку ни к чему не привели ее долгие и потому обнадеживающие переговоры сначала со швейцаром, а потом с неким молодым человеком в огромной бархатной бабочке, с министерски важным лицом.
Неизвестно, что он такое сказал Марине, каким способом урезонил ее фанаберию, во всяком случае, на улицу она вышла злая и даже слегка покрасневшая. Витек поспешил воспользоваться ее растерянностью и уже без всяких намеков и иносказаний заявил, что ошиваться у закрытых дверей и несолидно и глупо, не лучше ли, закупив чего положено, заглянуть на огонек в их только что отремонтированную уютную гостиницу.
– В самом деле, девушки, – оживился приунывший было Артур, – конструктивная идея, честное слово! Елисеевский рядом, отоваримся и посидим у нас, считайте, что в отдельном кабинете.
В гастрономе Артур держался по-царски: взял две бутылки коньяку и две шампанского, привередничал в колбасном отделе и в кондитерском, к вящему огорчению скуповатого Витька. Зато в гостинице Витек блистательно подтвердил свою репутацию ловкого, обходительного человека, до такой степени обворожив дежурную, наговорив ей столько веселых, невзначай лестных слов, что она даже и словом не обмолвилась по поводу вечернего прихода гостей.
Расположились, естественно, в двойном номере; раскладывая на тарелки сыр и колбасу, Тебенев невольно отметил про себя, что в гостиничных апартаментах обе гостьи чувствуют себя совершенно непринужденно, не осматриваясь по сторонам, не стесняясь; пожалуй, со стороны можно было бы даже подумать, что они здесь хозяйки. Лена, худая, с торчащими ключицами и острыми плечами, в каком-то немыслимом платье, принялась охорашиваться перед огромным зеркалом старинного шифоньера, а Марина, так и не снявшая с головы боярской меховой шапки, на полчаса заняла ванную. Выйдя оттуда, она деловым тоном, будто бы речь шла о каком-либо производственном, не терпящем отлагательств вопросе, заявила, что, поскольку кавалеров трое, без третьей дамы застолье будет неполным.