— Так, что же вы решили?
— Я-а… попытаюсь сам… — булькнул Кашалот.
— Плохо, — покачал головой Тень. — Я советую вам передумать. И учтите, я не просто советую, а настоятельно рекомендую.
Кашалот вздрогнул, и отбивная свалилась с его вилки. Упав на тарелку, разбрызгала соус.
— Я не согласен… Я с вами не согласен. Я раньше обходился, и сейчас обойдусь.
Кашалот, хоть неуверенно, но верно отказывался от чего-то, что предлагал оппонент. Пётр Иванович перебирал в памяти известных ему воров в законе. Но перед ним было совершенно новое лицо, каким-то образом вдруг выплывшее из неизвестности. А главное, он говорил по-русски безо всякого акцента, как русский. Значит, этот Тень не мог быть американцем. Додик ошибся, или наврал…
— Я обойдусь, — повторил Кашалот, снова подцепив на вилку свою отбивную.
Тень посмотрел на собеседника с лёгкой коммуникабельной улыбкой, какая бывает у иностранных дипломатов.
— Для вас лучше будет, если вы всё-таки согласитесь, — спокойно произнёс он. — Я уже сказал, что настоятельно рекомендую вам это сделать. Вопросы есть?
— Я… согласен! — ответил вдруг Кашалот, как робот, снова уронив отбивную.
— Вопросов нет, — Тень протянул ему какие-то бумаги. — Распишитесь.
Кашалот принялся разыскивать в карманах ручку. Тень галантно протянул ему свою, продолжая так же улыбаться.
Кашалот расписался там, где ему показали. Тень забрал все бумаги, поблагодарил Кашалота «за оказанную любезность» и встал. Подошёл к вешалке для одежды, снял своё полупальто, оделся и ушёл. А Кашалот продолжал сидеть и ковырять вилкой остывшую отбивную. Когда он подцепил её в третий раз и собрался откусить, уже в одиночестве, отбивная опять свалилась. На этот раз — на пол…
— Тихо встаём и выходим за ним, — прошептал Пётр Иванович на ухо Сидорову.
Милиционеры поднялись и пошли вслед за Тенью вверх по лестнице. Сначала они видели перед собой его высокую и подтянутую фигуру, но когда вышли на улицу, то… больше не увидели. «Король ночного Донецка» исчез.
— Хм, куда же он пошёл? — пожал плечами Пётр Иванович, видя перед собой ярко освещённую фонарями, широкую улицу Университетскую.
И ни двора, ни подворотни! Ни единого местечка, где можно спрятаться…
Глава 69. Бунт на подлодке
— Где ты вчера весь вечер ходил?! — напустился Генрих Артерран на Колю.
— Я с девушкой гулял, — ответил Коля. — Я имею право на личную жизнь.
— Что?? — Артерран со злостью схватил Колю за воротник рубашки и встряхнул так, что воротник оторвался.
— Слушай сюда, Казанова, — прорычал он Коле в лицо. — Или ты сам сейчас же избавляешься от свидетеля, или я избавляюсь от тебя! И девчонку твою пристрелю, чтобы всю жизнь тебя совесть жрала!
Артерран швырнул Колю на пол. Потом прошёлся по кабинету и сел за стол. Коля уныло разглядывал оторванный воротник. Вот, кто для этого фрица Аня — «свидетель»!
— Как я от неё избавлюсь? — простонал Коля.
— Это твоё дело, — выплюнул Артерран. — Помаши ей ручкой, скажи, что завяли помидоры и т. д. и т. п. Тебе виднее. Даю тебе срок три дня. Не избавишься — всё. Запихну тебя в каталажку. С Косым посажу — будешь знать, а девчонку — грохну. Вопросы есть?
— Ты… — начал Коля.
— Вопросов нет, — перебил с усмешкой Артерран. — Выполнять!
— Но…
— Кругом! Шагом марш! — отрезал Артерран.
Нет, это — не человек! Это — «робокоп» какой-то! Он не родился, его, наверное, сделали где-то там, на заводе «Зингер»!
Коля очень не хотел садиться, тем более, с Косым. Потому что этот Косой был его давним приятелем. Ещё с детства они жили в одном доме, учились в одной школе. Потом вместе начали воровать. Но Косой, в отличие от Коли был слабовольным глуповатым трусом. Он попался сразу — на второй краже. И отсидел, правда, всего полгода вместо пяти, потому что его выпустили по амнистии. Косой любил ныть о том, что жизнь — «беспросветное и гадкое болото», и что «тюрьма — наш дом родной». Он всегда говорил Коле, что его рано, или поздно поймают, и что он всё равно попадёт в тюрьму. А Коля тогда ему поклялся, что не поймают, и сказал:
— Да, клянусь! А если поймают и сяду — буду в тюрьме и твою норму отрабатывать!
Чего Коля больше всего в жизни не любил — так это работать. Ещё и на этого Косого. И слушать постоянно его «камерную» философию.
А Косой хорошо запомнил Колину клятву. Один раз Коля встретил его на улице (на следующий день Косой снова сел). Он сказал Коле: