— А когда я смогу поговорить с Анной? — поинтересовался Пётр Иванович, запивая чаем первый эклер.
— Ой, — вздохнула бабушка. — Она только что к этому супостату Николаю уехала жить. Может, появится ещё…
— А где он живёт? — осведомился Пётр Иванович.
— Ой, не знаю, — покачала головой бабушка и тоже взяла себе из жёлтой миски эклер. — Она говорила, что у него — свой коттедж, а где — не говорила. Только телефон её у меня остался. Сейчас. Подождите минутку.
Бабушка встала и, прямо с эклером в руке, убежала куда-то в прихожую, кусая на ходу.
Пётр Иванович разглядывал кухню. Обычная кухня, чистая, убранная как говорится, по бабушкиному. Вся посуда — на своих местах. Холодильник старый — «Донбасс». Печка — «Электа» газовая, тоже не новая уже. Ну, тарелки в сушке, миска эта, с эклерами, на кухонном столе. Пётр Иванович уже после первого почувствовал удавью сытость — ведь он позавтракал дома, а бабушка ещё и заполнила эклеры масляным кремом. Поэтому Пётр Иванович в тайне от бабушки отложил два пирожных обратно, в миску, и снова накрыл салфеткой, как было.
Через несколько минут бабушка вернулась с синей записной книжкой с надписью «Добруш».
— Вот, — сказала она, открыв её на букве «А» и положила блокнот перед Петром Ивановичем.
«Анна Лютченко, внучка моя любимая», — прочитал Пётр Иванович, и переписал длинный мобильный номер.
Бабушка внимательно наблюдала за Серёгиным, а потом вдруг всплеснула руками:
— Ой, милый… Скушал уже, голодненький, наверное… Сейчас, сейчас.
С этими словами бабушка выхватила из жёлтой миски два отложенных Петром Ивановичем эклера и вернула обратно, в его тарелку.
— Кушай на здоровье, сынок. А то совсем осунулся.
Бабушка рассказывала, что Аня учится в Медуниверситете. Уже на третий курс перешла. Что у них со следующего года начинается специализация, а она ещё не знает, на кого пойти.
— И ведь был же у неё в университете поклонник, — сетовала бабушка, с фантастической лёгкостью уплетая третий эклер, в то время, как Серёгин вяло запихивал в себя только второй. — И папа у него — с деньгой, и сам вежливый. Вышла бы за него — так и помогли бы ей на работу хорошо устроиться. Нет, не нравился он ей. То нос не нравился, то рост… На этого супостата клюнула. А он, оказывается, с «хвостом»!
— А можно я посмотрю на комнату Анны? — Пётр Иванович, наконец, нашёл, как спастись от этих эклеров.
— Да, да, — поспешно разрешила бабушка, доставая из миски уже пятое пирожное (вот это — аппетит! И где только та больная поджелудочная, которая бывает у всех старушек?!)
Она повела Петра Ивановича по коридору и указала на белую дверь.
— Вот.
Серёгин вошёл. Ничего особенного. В глаза ничто не бросается: просто письменный стол, кровать, пианино «Беларусь», чёрное, блестящее, карта мира на стене… Пётр Иванович подошёл к столу. На столе стояла настольная лампа. А к ней была прикреплена небольшая фотография. На ней Аня стояла, обнявшись с Николаем Светленко так, будто у них была любовь до гроба. Серёгин перевернул фотографию. С другой стороны красной ручкой большими буквами выведено: «Аня + Коля = Любовь». Пётр Иванович решил забрать фотографию в райотдел, чтобы там увеличили эту Аню, и сделали отдельный портрет.
— Сынок, чай стынет! — напомнила бабушка, когда Пётр Иванович вышел из Аниной комнаты.
— Я… спешу, — пробормотал Серёгин, направляясь к двери. — Извините, пожалуйста, но мне уже пора…
И тут Пётр Иванович вспомнил одну важную вещь.
— Ой, — он остановился. — Скажите, пожалуйста, Анна не общалась с девушкой из пятнадцатой квартиры?
— А, это та, что сгорела? — переспросила бабушка.
Серёгин кивнул.
— Дружила она с Валерией. Одногодками были, — быстро ответила старушка и тут же убежала на кухню.
Вернулась с пакетиком, наполненным всё теми же эклерами.
— Вот тебе, сынок на дорожку, — бабушка подала пакетик Петру Ивановичу. Сама она жевала уже шестой, или, даже, седьмой.
Пётр Иванович взял пакетик без особого энтузиазма, но поблагодарил.
— А, Валерия, — продолжала бабушка. — Как тогда квартира её погорела, и пропала совсем. Этот алкоголик Поливаев, вы его видели, пропитой такой, уже всем уши прожужжал со своим этим «мужиком летающим»! Как ни попадётся во дворе, или в подъезде — так давай травить про него! Вчера сказал, что он был с рогами и с чёрными крыльями! Это ему по пьяни черти грезятся! Если хотите, я могу дать вам адрес её родителей, они за город перебрались, — бабушка опять ушла за своим блокнотом и — за очередным эклером.