Опорный пункт находился на улице Большая Магистральная. Притормозив около серого трёхэтажного здания, Пётр Иванович вылез из служебной машины и приблизился к двери под табличкой «Опорный пункт». Поднявшись по отбитым кое-где ступенькам, Серёгин открыл дверь и зашёл внутрь. Подошёл к кабинету участкового.
А там шёл допрос с пристрастием. На ветхом стуле сидел какой-то мужичок. Лысоватый. Пьяненький. Типичный. Мужичок виновато смотрел в угол и плаксиво бормотал:
— Я выкинул ёлку в окно, а она повисла на дереве, прямо перед окном моего соседа. А ему вдруг почудилось, что где-то селёдкой пахнет, и он подумал, что это — от моей ёлки селёдкой пахнет. Заявился ко мне домой, начал на меня орать, а я сказал, что ничего не знаю. Он вызвал милицию, вы представляете?
Участковый всё это терпеливо выслушал, но потом вдруг озверел:
— Какая ёлка?! Какая селёдка?! На дворе — май-месяц! За что вы хотели зарезать Сорокина?!
На лице мужичка появился испуг. Он вместе со стулом отодвинулся от напиравшего на него участкового и еле слышно промямлил:
— Я никого не хотел зареза́ть. Это всё ёлка. Из-за неё…
— Поливаев! — взревел участковый. — Говори!
И стукнул кулаком по столу. На столе стоял будильник, пластмассовая подставка для карандашей и засиженный мухами синенький телефончик. Всё это задрожало и жалобно зазвенело от обрушившегося на старый стол медвежьего удара. Серёгин не решался помешать такому интенсивному допросу. Он скромненько стоял в стороночке, ожидая развязки и боясь попасть под горячую руку разъярённого участкового.
— Я же говорю, я выкинул ёлку, а ему показалось, что она селёдкой воняет… — начал, было, Поливаев.
— Говори правду! — отрезал участковый и ещё раз стукнул кулаком, от чего лежавшая рядом с синеньким телефончиком кипа исписанных бумаг разлетелась по всему столу.
— Это и есть — правда, — хныкал Поливаев. — И где вы только эту чушь выцарапали? Не собирался я его зареза́ть!
— Приведите потерпевшего! — во всю мощь своих неслабых лёгких рявкнул участковый.
Тут же невысокий сухонький милиционер с погонами сержанта вывел откуда-то из темноты другого мужичка. Мужичок не успел даже сесть, как участковый выкрикнул ему:
— Сорокин, а ну, расскажите, чем Поливаев вам угрожал?
— Ножом, — ничуть не смутившись, ответил Сорокин. — Этот субъект заманил меня к себе, заставил выпить, а потом ушёл на кухню, и вынес нож, вот такой, — потерпевший расставил ладони сантиметров на тридцать. — Или нет, такой, — и показал все шестьдесят.
— Брешешь! — фальцетом пискнул Поливаев, и вскочил со стульчика.
Соседи готовы были уже сцепиться в драке, но участковый богатырским плечом оттеснил Поливаева обратно, на стульчик. Сухонький сержант оттащил отчаянно махавшего кулаками Сорокина.
— Убийца! — пропитым баритончиком визжал Сорокин.
— Не бреши! — пищал Поливаев, норовя выскочить из-за шкафа-участкового и дать соседу в глаз.
— Уведите обоих, — устало сказал участковый и опустился в своё залатанное кресло.
В кабинет зашёл ещё один милиционер, ухватил под руку взлохмаченного, ругающегося Поливаева и вывел в коридор. Сухонький вытащил упиравшегося Сорокина.
Лишь тогда Пётр Иванович решился выйти из своего уголка и обратиться к участковому. У того была очень необычная фамилия — Подклюймуха.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Пётр Иванович с участковым.
— Здравствуйте, — ответил Подклюймуха. — Чем могу быть полезен?
Серёгин представился и объяснил цель своего визита. Участковый полез в сейф и достал папку.
— Вот, — сказал он, положив папку на стол перед Петром Ивановичем. — Тут все голубчики. Я их по характеру преступлений разложил. Вот эти пятеро уже угоняли машины, или пытались это сделать.
Подклюймуха раскрыл папку и вытащил пять дел. Серёгин пролистал их. Выбрал одно, с фотографией беленького худенького паренька. «Коровкин Владислав Тимурович» — значилось под фотографией.
— Что вы о нём скажете, Дмитрий Станиславович? — спросил Серёгин.
— Коровкин? Мопед спёр, — ответил участковый. — Чтобы продать. Ну, не учится нигде, подрабатывает, где попало, выпивает. Живёт с сестрой. Родители умерли. Сестру зовут Катя. Она в магазине «Юта» работает продавцом.