— Привет… — Кораблинский продолжил свой путь по коридору к лифту.
3.
Недобежкин приказал Синицыну заходить к нему в отделение только через запасной выход. Синицын соблюдал это «первое правило Недобежкина», и поэтому — прокрался на задний двор Калининского РОВД, приоткрыл запасную дверь и нырнул за неё. Едва Синицын переступил порог и погрузился в прохладную мглистую сень — его схватила за шиворот железная рука. Синицын не знал, кто его схватил и поэтому — быстрым движением заломил эту руку за неизвестную спину и занёс кулак над неизвестным лицом. Противник был силён и начал вырываться, даже освободил свою руку. Получилась бы, наверное, жаркая битва, если бы в неверном свете, который струился откуда-то сверху, Синицын не различил лицо незнакомца. Мнимый незнакомец оказался Синицыну до боли знаком: начальник Калининского РОВД Василий Николаевич Недобежкин.
— Упс… — невольно вырвалось у Синицына.
— Хватит паясничать, и пошли! — проворчал Недобежкин, опуская кулаки. — У меня для тебя есть парочка вопросов!
Милицейский начальник развернул корпус и широко зашагал к лестнице, чтобы подняться к себе в кабинет. Синицын что-то пробормотал себе под нос и небыстро двинулся за ним.
Войдя в кабинет, Синицын удивился: дверь вынесена вместе с луткой, а Казаченко с Белкиным со стены обдирают обои. Недобежкин ничего объяснять не стал. Он только усадил Синицына на свободный от Ежонкова и Серёгина стул и сунул ему в руки стопку фотографий.
— Говори, Синицын, кто это такой? — потребовал от него Недобежкин и сел к себе за стол, перед внушительной кипой неких бумаг. Сидевший рядом с Синицыным Пётр Иванович закончил вымарывать очередную бумагу и положил её перед начальником.
Синицын посмотрел на предложенные Недобежкиным фотографии и даже отшатнулся от них, едва не разбросав. Фотографии изображали человека, который полулежал на полу, опершись спиною о стену. Похоже, что этот субъект уже отдал концы: слишком уж безжизненно он выглядит, да и стена за ним уделана бурыми пятнами, весьма похожими на кровь. Синицын узнал стену: эта стена в кабинете, с неё Казаченко с Белкиным сейчас в спешном порядке удаляют обои. И — Синицын узнал безжизненного субъекта: это «мистер Смит», для которого он когда-то возил грузы, и это — тот странный тип из подземелья, который перебил группу захвата!
— Ну? — вставил свой вопрос Недобежкин.
— Это он, — выдавил Синицын. — Смит… Для него я возил грузы из ГОГРа.
— Ясно, — пробормотал Недобежкин. — Значит, Смит. Смита можно списывать. Хорошо. Казаченко!
Казаченко бросил лохматый кусок обоев, и он повис, наполовину оторванный от стены.
— Эй! — возмутился Белкин, потому что кусок повис у него на голове.
— Но… — начал, было, Пётр Иванович, каким-то суеверным десятым чувством соображая, что нет, рановато пока списывать Смита.
— Приведи-ка этого Никанора из изолятора! — распорядился милицейский начальник, проигнорировав Серёгина.
— Какого Никанора? — удивился Синицын и выронил на пол одну фотографию.
— А сейчас увидишь! — сказал Недобежкин. — Давай, Казаченко, тащи Никанора!
— Есть, товарищ полковник! — бодренько отчеканил Казаченко и грузно потопал в изолятор, где томился в камере Никанор Семёнов, агент Интерпола.
Отправив Казаченку, Недобежкин обратил внимание на Ежонкова, который, восседая около его стола, поглощал и поглощал, то конфетки то пончики.
— Ежонков, харэ хавать, показывай свой отчёт! — потребовал милицейский начальник. — Глянем, что ты там накрапал, пока Казаченко Никанора тащит.
— Пожалуйста! — Ежонков свободной от пончика рукой с готовностью протянул Недобежкину отчёт о выборочном гипнозе, в уголке которого успело пристроиться аккуратненькое жирное пятнышко.
Недобежкин сегодня оказался необычайно прозорлив. Он заметил это мизерное пятнышко и свирепо рыкнул:
— Захватал уже, обжора!
Недобежкин как раз пытался вникнуть в значение тех страшенных терминов, которыми заполнил свой отчёт Ежонков, когда на пороге его кабинета возник майор Кораблинский. Кораблинский влетел в кабинет на такой скорости, что налетел на лежащую на полу дверь, и она громко треснула.
— Явился — не запылился! — хохотнул Ежонков, узрев Кораблинского, и запихнул в рот целёхонький пончик.
— Ага, — кивнул Недобежкин, стараясь выбросить из перегруженного мозга циклопические термины «суперагента».
А Пётр Иванович — тот просто уронил ручку. Увлекшись написанием двадцать третьего по счёту протокола, он не заметил появления Кораблинского и испугался, когда майор бухнул этой несчастной потерпевшей дверью и с порога громогласно заявил: