— Ну, что, убедились? — осведомился кургузый местный милиционер, расхаживая вокруг Зайцева с профессорским видом. — Этот Зайцев и есть идейный вдохновитель «чёртовой банды»! Он сам только что об этом сказал!
Зайцев опешил. Какой вдохновитель? Какая банда? Да он же ловил всех этих жуликов, которые пытались прибиться к его тихой деревеньке! Гойденко у него в камере сидел, а всё то, что он увидел сейчас — какой-то дурацкий сон!
Однако они не слушали его. Большой и усатый сказал:
— Ага, Кубареву теперь пуши!
И они ушли, заперев Зайцева в камере одного.
Ежонков хотел сначала влезть в мозги Серёгина, а Кубареву припасти на потом, однако Недобежкин привёл ему следующий аргумент:
— Нетушки, сначала ты мне вспушишь Кубареву! Допросим её, и я смогу отослать эту курицу, куда подальше из своего изолятора! Она мне тут в камере не нужна!
Кубарева сидела отдельно ото всех, и занимала своей персоной четырёхместную камеру. Да, невиданное расточительство, однако подбросить Кубареву в заполненный «номер» Недобежкину не позволяла совесть. Кубарева не прекращала жалобно плакать. Она раскаивалась во всём на свете: в том, что сдуру вышла за Кубарева, что не родила детей — тоже, сдуру, что не выучилась в университете и работала всего лишь дворником…
Пётр Иванович ожидал подвоха от всех, только не от Кубаревой, и до сих пор по-человечески не мог поверить, что это она заминировала подземный ход. По-человечески — не верил, но верил по-ментовски, и поэтому собирался записать все показания Кубаревой на диктофон, а потом — оформить в протокол. Для этого Пётр Иванович занял свободные нары напротив Кубаревой и включил диктофон.
— Ежонков, работай! — распорядился милицейский начальник и сел около Серёгина.
— Простите меня, я не знала, что так получится… — проканючила Кубарева, едва Ежонков к ней подошёл. — Кубарев спился окончательно, из милиции не вылазит, меня с работы выкинули, шо кутёнка, а говорят, сократили! С хлеба на воду перебивалась… Капусточки купить — и то, не на что было… На паперть бы пошла, но недельку так назад постучали ко мне в дверь. Кубарева дома не было, потому что он снова в милицию загремел…
Кубареву никто не гипнотизировал — Ежонков не успел вторгнуться в её мозг — она рассказывала сама, по доброй воле, которую у неё никто не отнял. Это было очень странно, как подумал Пётр Иванович, потому что когда «чёртова банда» решает что-то совершить — обязательно маскирует свои следы «звериной порчей». Забыли они, что ли?
— … Я дверь открыла, — продолжала тем временем Сабина Леопольдовна, не проявляя ни малейшей тенденции к срыву на «Ме», или «Бе». — А там стоит такой щёголь: в костюмчике, прилизанный, с барсеточкой… Я обомлела, а он прошёл в квартиру и дверь захлопнул…
— Сидоров! — шепнул Недобежкин сержанту. — Пойди-ка, принеси фотографии Интермеццо и Зайцева!
— Есть! — ответил сержант и тихо покинул камеру.
Сабина Леопольдовна не заметила, как вышел Сидоров, потому что была полностью поглощена жалостливым рассказом.
— Он дал мне штуковину, похожую на… пластилин, или сыр… и сказал, чтобы я на пустырь пошла. Там, за коновской шахтой есть такой пустырь, Лихое болото его в народе называли. Там когда-то взаправду болото было, да только, люди говорят, под землю ушло… И там, на пустыре, есть остатки дома, который разбомбило ещё в Отечественную войну. Его никто отстроить так и не смог, потому что пропадало там всё. Я ходить туда боялась, как огня, бо гиблое то место. А щёголь тот мне денег дал — целую тысячу долларов… Господи, для меня это богатство неслыханное, — сквозь слёзы шептала Кубарева. — Ну, я покрестилась, влезла в подвал и пристроила там эту лепёшку, как смогла, и хотела побыстрее убежать, чтобы ОНИ не набросились на меня и не утащили под землю…
— Простите, а они — это кто? — поинтересовался Недобежкин, поёрзав на нарах.
— Нечисть, да мазурики! — выплюнула Сабина Леопольдовна и залилась горькими слезами. — Они постоянно ко мне в окна лезли, стучали и выли, а тогда… тогда, когда вы меня поймали, я думала, что это они меня поймали и утащат сейчас…
В это время в камеру вернулся Сидоров. Он принёс не две фотографии, а почему-то шесть.
— Вот, — прошептал сержант и отдал Недобежкину всё, что принёс.
— Хорошо, — кивнул начальник, и, отыскав среди принесенных фотографий Интермеццо, показал его Кубаревой. — Скажите, Сабина Леопольдовна, этот человек к вам приходил?