— Ладно, Ежонков, расколдовывай Утюга! — распорядился Недобежкин, курсируя по камере. — Тут у нас ещё работка появилась!
Ежонков выпустил Утюга из лап гипноза, и тот вернулся в свою вялую апатию. Недобежкин досадовал на то, что по воскресеньям никто не работает, и выписать Кашалота из тюрьмы прямо сейчас он не сможет. Да, зря они дали его увезти — нужно было подержать ещё денёк. Но разрешение на Кашалота им дали всего на одни сутки… Чёрт, вся эта бюрократия так тормозит следствие!
Недобежкин постучал в дверь камеры три раза, что для Белкина звучало как: «Открывай!». Белкин послушался, отвалил в сторону тяжёлую дверь. В другое время Утюг сорвался бы с места и обязательно побежал бы к двери с воплем:
— Выпускайте честного человека!!
А сейчас — Утюг вяло сидел на нарах и не проявлял ничего, кроме безразличия к жизни. Недобежкин ломал себе голову над тем, чем бы ему ещё заняться, пока нельзя встретиться с Кашалотом. Пётр Иванович надеялся на то, что начальник ничего не придумает и отпустит подобру-поздорову домой. Но ошибся: Недобежкин придумал.
— Чёрный вооорон, я — не твоооой!! — собакой Баскервилей завыл в соседней камере Свиреев «Шубин», натолкнув Недобежкина на мысль.
— Белкин! — воскликнул милицейский начальник, и его клич запрыгал гулким эхом под серыми сводами коридора.
— А? — опешил Белкин, оглушённый начальственной громогласностью.
— Давай, волоки сюда этого «ворона»! — распорядился начальник, загоревшись новой идеей. — Покажем его Утюгу и посмотрим, узнают они друг друга, или нет! Если начнут брехать — будут узнавать под гипнозом! Ежонков, устроишь?
— Устрою, — нехотя согласился Ежонков, мечтая приехать домой под кондиционер и лечь на диван смотреть телевизор.
Когда его дежурство выпадало на воскресный день — Белкину в изоляторе делать было абсолютно нечего. Он только стоял тут день до вечера и плевал в потолок. Поэтому «страж ворот» проникся энтузиазмом Недобежкина и живенько вывел Свиреева из камеры.
— К Утюгу! — Недобежкин показал пальцем на незакрытую камеру Утюга.
— Есть! — отчеканил Белкин и втолкнул «духа штольни» к Утюгу.
Утюг на Свиреева даже не глянул — только забился в угол, как дикая мартышка.
— Харэ придуриваться! — разозлился на него Недобежкин. — Ар-ртист, чёрт побери! Вылазь оттуда!
— Чего ещё? — капризно заныл Утюг, повернувшись к «Шубину» Свирееву.
— Уй, а я этого гуся знаю! — вдруг обрадовался «Шубин», присмотревшись к Утюгу. — Не, слышьте, начальники я его видал где-то! Чёрт, дай бог памяти!
«Шубин» принялся скрести плешивую макушку, размышляя, где бы он мог видеть такого субъекта, как бандит Утюг.
— Не, начальники, не помню! — гавкнул наконец Свиреев, закончив ворочать слабыми мозгами. — Пьяный я был, чи шо?
— У «Шубина» — порча! — тихонько, вкрадчиво напомнил Ежонков, подсунувшись Недобежкину под руку. — Он может только под гипнозом вспомнить!
— Пуши! — разрешил Недобежкин.
Ежонков начал пушить, но Свиреев «Шубин» не вспушился. Он застыл, раскрыл глазищи и выплюнул только:
— Бык-бык!
— Чёрт! — плюнул Недобежкин. — Утюг!
— Ну, что? — обиделся Утюг. — Я тут жить не хочу, а они мне пихают этого крота! Это он заставил меня дворничиху воровать! Он от Кашалота, на Кашалота пашет, кротовая зараза!
Утюг скинул апатичные оковы и с рыком накинулся на загипнотизированного «Шубина», вцепившись скрюченными пальцами в его мятый воротник.
— Ну, я тебе, фашист, накостыляю! — рычал он и дёргал Свиреева, пытаясь повалить на пол.
Но Свиреев под гипнозом сделался несгибаем, как колосс. Сколько Утюг ни дёргал его — он прочно стоял на ногах и не шевелился.
— Оттащить! — Недобежкину не понравился этот «рестлинг», и он решил разнять «титанов».
Серёгин подскочил к Утюгу, быстро скрутил ему руки и оттянул от Свиреева. Утюг фыркал, пыхтел вырывался, и с него валил воображаемый пар, а вот Свиреев продолжал стоять, как стоял. Петру Ивановичу даже пришлось заключить Утюга в наручники, чтобы усмирить его.
— Ну, Свиреев у них давно в обороте, — пробормотал Недобежкин. — И память они ему удалили. Всё, бросаем их… Испортили воскресенье вконец!
Начальник тоже хотел домой отдыхать, и поэтому «распустил консилиум», а Белкину приказал водворить Свиреева «домой». Ежонков ускакал газелью и даже съехал по перилам, не побоявшись сорваться и стукнуться об пол. Пётр Иванович был куда осторожнее, и поэтому пошёл по лестнице пешком.