Пройдя сени, Пётр Иванович открыл невидимую во тьме дверь и попал на кухню. Первое, что бросилось ему в глаза — это «Говерла» из грязной посуды, что высилась не в раковине, а в мусорном ведре. Странно… Председатель Максименко сказал, что Семиручко пьёт, но ни одной бутылки Серёгин у него на кухне не заметил… очень странно. На столе — хлебные горбушки, остатки какого-то салата, майонезные плюхи…
Ежонков и Сидоров тоже бродили по кухне, но ничего интересного для себя не обнаружили и рвались теперь в другие комнаты. Но Пётр Иванович вдруг заклинился на полдороги и шикнул на обоих:
— Цыц!
— Чего? — обиделся Ежонков.
— А? — увился Сидоров.
— Тише! — опять шикнул Пётр Иванович, внимательно прислушиваясь к тому странному звуку, который зарождался в одной из соседних комнат. Кто-то там разговаривает… Беглый внятный голос, говорит быстро… Ещё там, кажется, есть какая-то женщина, тоже тараторит… стоп! Это же телевизор! В Верхних Лягушах нет электричества… Раньше не было — теперь есть. Семиручко смотрит телевизор!
— Туда! — скомандовал Пётр Иванович и решительно открыл дверь, которая, казалось, вела в нужную комнату.
Семиручко отыскали быстро. Заросший лешачьей страшенной щетиной, растёкся он по клетчатому засаленному дивану и глазел покрасневшими глазами в мелькающий рекламою голубой экран старинного «Электрона» и никак не отреагировал на то, что к нему ввалились целых три незваных гостя.
— У, как распустился! — сочувственно протянул Ежонков, разглядывая замусоренную всяким хламом комнату и самого раскисшего Семиручку.
— Порча? — робко выдавил Сидоров и негромко позвал бывшего председателя:
— Семиручко?
Тот и ухом не повёл, и рылом не повёл. Таращится всё в этот телик, а там весело так поют: «Мятный дирол!».
— Семиручко! — Пётр Иванович затормошил его за плечо, и только тогда Семиручко пришёл в сознание, повернул отупевшее лицо и выдохнул:
— Ыыыыы…
— Это — депрессия! — поставил диагноз Ежонков, оценив состояние бывшего председателя. — После того, как его попёрли с должности — он впал в депрессию!
— Ага, — согласился Пётр Иванович. — И что с ним можно сделать?
— Вспушить! — выкрикнул Ежонков. — Начнём прямо сейчас!
Семиручко не мог понять, кто и зачем к нему пришёл. Он тупо взирал на Петра Ивановича и на Сидорова, и на Ежонкова, который отыскивал в кармане маятник рукой, свободной от булочки. Наверное, у Ежонкова тоже есть какая-то форма депрессии, которую он постоянно заедает…
Наконец, Ежонков нашёл свою гайку и сказал Сидорову:
— А ну, старлей, усади этого студня вертикально! Когда он лежит — мне неудобно стучать к нему в мозги!
Сидоров не верил, что его когда-нибудь восстановят в звании старлея, и это обращение, которое для Ежонкова уже сделалось нормой, казалось ему издевательским. Сидоров молча, схватил Семиручку под мышки и обнаружил, что бывший председатель весит слишком много для того, чтобы сдвинуть его с места в одиночку. Сидоров попросил помощи у Серёгина. Пётр Иванович присоединился к сержанту, вдвоём они, пыхтя, усадили Семиручку на его паршивеньком диванчике и свесили на пол его грязные ноги. Пётр Иванович не подал виду, однако когда Сидоров попросил помочь поднять Семиручку — он удивился, куда же подевалась та страшная сила, которой с недавних пор обладал сержант? Или он сам заметил свою странную исключительность и теперь скрывает её? Нет, с Сидоровым что-то не так, и надо заставить увальня Ежонкова заняться им…
— Что вы делаете? — пискнул Семиручко слабым голосом, но не пьяным, а каким-то безжизненно апатичным, будто бы говорил: «Я не хочу жить».
Он захотел снова улечься, но Серёгин и Сидоров прочно держали с обеих сторон, и поэтому бывший председатель остался сидеть в вынужденной позе, которая была ему неудобна.
— Телик выруби! — капризно буркнул Ежонков. — Реклама эта — не по фэн-шую, не даёт сосредоточиться на главном! «Бу-бу!», «Гу-гу!» — сил моих больше нет! — передразнил он рекламные возгласы «Электрона». — Он только отупляет и приводит к слабоумию и ожирению! Я, например, телевизор, вообще, не смотрю!
Сидоров протянул руку и отключил телевизору питание. Прибор замолк и угас, утопив в темноте своего экрана всех весёлых рекламных персонажей, наделённых «Мятным Диролом» и волшебным «Ванишем», и тогда Ежонков начал свою гипнотическую работу, которая казалась даже немного зловещей.