Сидоров был рад тому, что Пётр Иванович наконец-то отдал приказ выбираться из логова Семиручки и садиться в машину. Что-то тут, в этих обновлённых Лягушах было зловещее, жуткое, несущее человеку опасность. Взять хотя бы того Максименко, так ратующего за музеи и памятники: откуда он взялся — неизвестно, кто такой — не понятно. Да и глаза у него такие… как Горящие Глаза…
Пётр Иванович вышел из сеней семиручкиного дома и пошёл к машине. Ежонков никому не отдал обгорелую тетрадку, а аккуратнейшим образом нёс её на ладонях, словно бы тетрадка была из тончайшего хрусталя. Последним выходил Сидоров. Следуя суеверному обычаю древних предков, он не оглядывался, потому что что-то подспудное подсказывало ему, что, оглянувшись, он обязательно окаменеет. Входная дверь ветшающей хаты бывшего председателя не закрывалась, потому что перекосилась. Сидоров задержался и отстал от остальных, пытаясь захлопнуть её. У него это не вышло, дверь болталась на петлях, издавая противненький скрип, и распахивалась, стоило подуть ветерку. Сержант в конце концов наплевал на эту косолапую дверишку и побежал за товарищами бегом. Тем более, Серёгин уже окликнул его:
— Саня, ты чего застрял??
Продираясь сквозь заросли сурепки, Сидоров вдруг ни с того ни с сего нарушил «правило Сидорова»: какая-то неведомая сила внезапно заставила его оглянуться! Ветерок распахнул скрипучую дверь как раз в тот момент, когда случайный взгляд Сидорова упал на неё. И из чёрного провала, коим казались на ярком солнце семиручкины сени, жутким дьявольским огнём сверкнули Горящие Глаза и вмиг пропали, едва Сидоров моргнул. Сержант сжался в комочек: вот он, чёрт, и он наблюдает за ним! Сидоров застопорился, не в силах поднять ногу и идти дальше. Он с усилием отвёл глаза от дьявольских сеней и тут же заметил, как через двор стремглав метнулась ничья тень и исчезла в траве у колодца.
— Подождите! — взвизгнул Сидоров и во всю прыть припустил к служебной машине, которая уже ревела мотором и готовилась к отъезду.
— Ты что закопался? — осведомился Ежонков, едва Сидоров вскочил в кабину. — Мы же спешим, забыл?
— Нет, нет… — Сидоров отфыркивался так, будто бы только что вылез из ледяной воды. — Я… я там… дверь захлопнул…
— Ты чего так пыхтишь? — удивился Ежонков, осторожно погружая подаренную Семиручкой тетрадку к себе в красный рюкзак. — Заболел, чи шо?
— А-а… — не находил, что ответить Сидоров и отвернулся к окошку, чтобы гипнотизёр не заметил, как бегают его испуганные глазки. — Там просто… камень… споткнулся… Да.
— Хм… — хмыкнул Ежонков и решил, что пора съесть сто первый завтрак.
Пётр Иванович вывел «Деу» на шоссе и направил её в сторону города. И никто не заметил во дворе Семиручки, возле колодца, высокую фигуру неизвестного человека, с длинными руками и длинными ногами, одетого во всё чёрное, который смотрел вслед отъезжающей служебной машине из-под тёмных очков. Когда машина скрылась за поворотом — он сделал шаг и внезапно бесследно исчез, словно бы и вовсе не появлялся.
Когда машина Петра Ивановича въехала в город Донецк — в небесах сгустились вечерние сизые сумерки, в которых бесшумными тенями носились за насекомыми летучие мыши. Уставший от непосильной умственной работы Ежонков храпел, растёкшись по заднему сиденью, а Сидоров — сидел и о чём-то думал. Нет, надо бы «подпушить его Ежонковым» — сержант не нравится Серёгину всё больше — как бы он действительно, не получил от «чертей» образец… Пётр Иванович пока решил ничего не говорить об этом Сидорову, пускай пока ничего не знает — нужно сначала этот сложный вопрос обсудить с Недобежкиным.
Недобежкин домой пока что не собирался. Он сидел, проглатывал третью чашку кофе и внимательно просматривал запись из камеры Кашалота, где «Большой Динозавр» жалуется засланному Крекеру на свою нелёгкую судьбу. Да, Крекер умеет раскрутить человека на откровение — что ни говори, а тут у него — талант. Кашалот вываливал правду про нечестные сделки с субъектом по кличке Тень, который, по его мнению, работал на «Росси — Ойл».
— Я ходил, ходил к Поликарповичу ихнему, он там всей этой шарашкой заправляет! — плакал на записи Кашалот. — Но они выставили меня! Они сказали мне, что у них не числится Тень… Но он сожрал мой бизнес, он испоганил мне старость, он украл у меня документы, которые оставил мне мой отец… Я лишился наследства из-за него…
Стоп! Украл документы, которые Кашалоту оставил отец! А у Кашалота отец — Никанор Семёнов! Вот, для чего Тень так плотно взял в оборот Кашалота — чтобы через него выйти на Никанора Семёнова! У Кашалота имелось какое-то наследие от отца, вот Генрих Артерран его и реквизировал, попутно разорив «Большого Динозавра» в пух и прах. Очевидно — тоже для того, чтобы привлечь внимание Никанора Семёнова!