Криминалист наклонился и выдвинул ящик стола. Внутри лежали ножи, от небольших китайских выкидух и складничков до здоровенного тесака с ручкой, перемотанной изолентой. Ещё была граната с открученным запалом, сам запал, что валялся рядом, и два пистолета. Один похож на ПМ, но надпись гласила, что это ИЖ-79, и ТТ с биркой. Вот он-то и нужен.
— Этот не только проверить, — Кацман ткнул в тэтэшник, — этот ещё отстреливать надо, завтра причём. Торопят наши опера, вообще сегодня вечером хотели. А я его даже в руках ещё не крутил, некогда всё.
— А кто такой смелый, что тебя торопит? — спросил Седов.
— Филипёнок и Гантимур, повязали кого-то с ним, палку хотят срубить по-быстрому.
Филиппов и Гантимуров, значит. Одного недавно чуть не вытурили из органов, подбрасывал улики, другой был под следствием за взятку. Седов не поддерживал с ними знакомство, потому что точно знал, что у этих двоих рыльце в пуху. Хватало и нормальных ментов, с кем можно было выпить после работы, а от этих стоило держаться подальше.
Вот этот ТТ и интересен. Вообще, по правилам полагалось хранить пистолет в оружейке при дежурной части, криминалист мог брать его только для экспертизы и обязан был возвращать, когда уходит, даже если идёт на обед. По факту — ствол мог спокойно себе лежать в ящике ствола, никому до этого не было дела.
Но воровать его никто не собирался, наоборот — Коршунов хотел использовать его в каких-то схемах.
— Ну ты чё, Миша? — произнёс Седов. — Не надо мне бумажек, пусть наш криминалист их пишет. Просто скажи — светит что с этим или нет? Если да — понесу, чтобы наш салага проверял, если нет — выброшу куда-нибудь. ДетЯм отдам, пусть в войнушку играют.
— Ладно, по старой дружбе. Только детЯм не давай, — криминалист строго посмотрел на него. — Ещё чего не хватало, детЯм пушки давать.
Сначала работа, потом — коньяк, принцип у Кацмана такой. Он сел за стол, включил настольную лампу, открыл затвор самопала и пристально посмотрел внутрь.
Седов же украдкой взял пачку «Балканки» криминалиста и вынул оттуда все сигареты, кроме одной.
— Ну, технически, — произнёс Кацман и на ощупь взял последнюю, — стрелять можно, если ударник поменять. Но я тебе как эксперт скажу — я эту гадость отстреливать не буду, потому что этот ствол тонкий от двенадцатого калибра лопнет, и без глаз ещё останешься. Руки-то у изготовителя явно не из плеч растут.
— Ладно, чего-нибудь придумаю, но… — Седов показал на коньяк. — Тут ещё один вопрос есть.
— Справку всё-таки сделать? — криминалист покачал головой.
— Да не надо сейчас, давай завтра. Тащи лучше стаканы, хватит работать, ночь на дворе.
— Да чё таскать, у меня…
Кацман поднялся, оглядел шкаф, но стакана нигде не было.
— Опять опера стащили, ё-моё, — он покрутил головой. — Ворюги-халявщики. Ещё и сигареты кончились, — Кацман потряс пустую пачку. — Ща, за сигаретками сбегаю, и стакан отберу у уродов. Вот это точно Филипок взял, он тут крутился вечером. Вечно сигареты тащит! Проверь ТТ да проверь ТТ! Тьфу на него, гада такого! Я тебя закрою здесь? — Кацман покрутил ключами на пальце. — А то начальство ругается, если тут посторонние сидят. Вдруг кто придёт?
Спросил с таким видом, будто боялся, что опер сбежит с бутылкой.
— Да без базара, как молодёжь говорит, — Седов усмехнулся.
Криминалист так в своём халате и побежал, захлопнул дверь, ключ провернулся в скважине. Вообще не парится над безопасностью, но он Седова знает давно. Опер поцокал языком, неодобряя сам себя, но достал из ящика ТТ и положил на стол тряпочку с детальками, которые взял с собой.
Номера есть, что на раме пистолета, что на затворе, они вписаны в протокол. Но поменять бы не вышло, тот учебный ствол был уже порядком потёртый, а этот как новенький, видно, что после изготовления так и лежал в масле. Но что внутри — никто не скажет, не разбирая оружие.
Он нажал на кнопочку рядом с рукояткой, магазин выпал, Седов по одному вытащил патроны и заменил на холостые. Этим же магазином сдвинул пружину затворной задержки сбоку, вытащил её и снял сам затвор вместе со стволом. Ствол снял, заменил на тот, что притащил с собой — просверлённый.
Ударно-спусковой механизм вытащил целиком, вставил свой. И финальный штрих — заменить боёк на укороченный, чтобы не вышло разбить капсюль. По лбу бежал пот, руки перепачканы в масле, но опер продолжал.
Закончил и собрал всё на место. Оружие теперь к стрельбе непригодно. Если бы ещё ствол был намертво приделан к затвору, чтобы не было возможности его быстро снять, то Кацман вообще бы назвал его охолощённым макетом.