— Не обижайся, старик, но лучшего издательства я не нашел. Роман надо издавать! Уже столько лет ты носишься с ним, как с младенцем, который никак не желает появляться на свет. — Мутис старался говорить мягко.
— Еще как желает! А кто будет рожать? — быстро спросил Габриель.
— Не удивляйся! Самуэль Лисман Баун, владелец «Типографии Сипа».
— Коньо, никогда о таком не слышал!
— Тем не менее он скоро сюда войдет. Потому я и попросил тебя прийти в «Астуриас» с рукописью «Палой листвы».
— Карахо, отдавать неизвестно кому!
— В противном случае хорошая книга будет и дальше тухнуть на полке и знать об этом будем только мы с тобой да еще несколько человек.
В это время в кафе появился щуплый, быстроглазый Лисман Баун. Он увидел Мутиса и решительно направился к нему.
— Сеньор Мутис, где рукопись?
— Да вы сначала познакомьтесь с автором.
— Мне важнее знакомство не с автором, а с рукописью. — Владелец типографии продолжал стоять, хотя Мутис жестом предложил ему сесть.
— Значит, как мы договорились, сеньор Лисман, вы отпечатаете книгу сразу. Поверите мне на слово и не станете искать рецензентов.
— Договорились! Автор, давайте вашу рукопись и приходите через неделю, — сказал издатель.
— Послушай, Альваро, это же проходимец, карахо, — шепотом проговорил Габриель.
— Но книгу написал ты, а не он! Через неделю отпразднуем.
Роман «Палая листва» действительно вышел через неделю. Из объявленного тиража в четыре тысячи экземпляров вышла только одна тысяча, во всяком случае так утверждали работники типографии. Из них пятьсот экземпляров, как потом рассказывал Мануэль Сапата Оливейя, старый друг и покровитель Гарсия Маркеса, во многом ему помогавший, издатель Лисман Баун всучил Сапате в качестве гонорара за его книгу «Китай, 6 часов утра».
Эдуардо Саламея, Альваро Мутис, Луис Висенс и сам автор ходили по книжным магазинам Боготы, уговаривая владельцев взять со склада «Типографии Сипа» хотя бы по пять — десять экземпляров и пустить их в продажу по пять песо за книгу.
Прошло ровно семь лет с тех пор, как из-под пера Гарсия Маркеса появился первый вариант «Палой листвы» — воспоминания детства, основанные на верности карибской культуре, но не без влияния прозы Фолкнера, В.Вулф и Мелвилла. Когда же наконец «Палая листва» с посвящением Герману Варгасу, одному из самых близких друзей писателя по Литгруппе Барранкильи, вышла в свет, ее сразу стали обсуждать в литературных кругах. Молодые писатели восхищались, представители старшего поколения пожимали плечами. Эдуардо Саламея, литературный критик и друг писателя, со страниц «Эспектадор» приветствовал выход книги шумными аплодисментами. Целый месяц праздновали это событие, обливая экземпляры шампанским, члены Группы Барранкильи. Вместе с тем широкая публика роман не покупала.
Пройдет двадцать лет, и ведущий литературный критик Мексики Эммануэль Карбальо напишет: «Роман „Палая листва“ — элегия, трехголосная месса по усопшему, в его основу положена история самоубийства человека и ненависти жителей города к нему даже после его смерти. Автор рассказывает о жизни и важных событиях в судьбах людей и в тяжелые времена зарождения Макондо, и в период его процветания, и в то время, когда жизнь в городке пришла в полный упадок. Структура произведения, намеренно хаотическая и запутанная, несет свою функцию и является основой, на которой, с той поры и до сего дня, будет строиться литературный мир Гарсия Маркеса. Она представляет собой первый образчик „рейтеративного“ — повторяющегося — стиля этого автора, который в самые неожиданные моменты переходит от реальной действительности к воображаемой, от традиционного реализма к реализму, созданному лучшими традициями современного романа, от простоты изложения к двусмысленности и „герметизму“ — непроницаемости. Кто внимательно читал Гарсия Маркеса, тот не мог не заметить неповторимого своеобразия его стиля как наиболее важной черты его творчества, которая зародилась именно в „Палой листве“, выковывалась в его рассказах „Сиеста во вторник“ и „День после субботы“ в сборнике „Похороны Великой Мамы“, ярко проявилась в рассказе „Море исчезающих времен “ и получила окончательное выражение во всей своей мощи и красоте в романе „Сто лет одиночества“» (5, 161).