— Зато у меня есть о чем писать!
— Кстати, что ты сейчас пишешь, если не для газеты?
— Большой рассказ-памфлет о жизни людей в Сукре в конце сороковых годов. Словом, коньо, о диктатуре Рохаса Пинильи. Я вспоминаю счастливые недели каникул, которые проводил в доме родителей, и дерьмовое существование людей, которыми управляли как хотели мэр города — ставленник диктатора, его полиция, военные, судья, епископ. Название памфлета «Недобрый час». В те годы находились люди, которые расклеивали на стенах домов листовки против Рохаса Пинильи.
— И это будет интересно читателям?
— Я втисну туда рассказ о том, как обманутый муж отрубил голову Хоакину Веге, тромбонисту городского оркестра, любовнику его жены.
— Желаю тебе удачи!
Вечером в сочельник Плинио повел с собой Габриеля в дом колумбийского архитектора Эрнана Виеко и его супруги Хуаны, которые помогали как могли всем колумбийским студентам, жившим в Париже.
Хозяин дома задержал на госте внимательный взгляд совершенно желтых глаз, в глубине которых вспыхивали веселые искорки, а хозяйка дома Хуана, стриженная «под мальчика», удостоила Габриеля дружеского объятия, после чего гость устремился к большому книжному стеллажу, сооруженному из кирпичей и досок.
В середине вечера пришел студент с гитарой и очень неплохо спел несколько грустных, полных мечтаний о лучшей жизни песен Атауальпы Юпанки. Когда же гитара перешла к Гарсия Маркесу, спецкор ведущей колумбийской газеты вновь стал Габо, веселым заводилой, который, как и прежде, покорил всех вальенатами Рафаэля Эскалоны и, конечно, стал душою вечера. Хотя Плинио А. Мендоса много лет спустя написал в своей книге:
«— Зачем ты притащил к нам этого ужасного типа? — прощаясь, тихо спросила меня Хуана.
Хуане была свойственна критическая оценка людей.
— Он действительно кажется тебе ужасным?
— Слишком много мнит о себе, — недовольно сказала она. — Кроме того, он гасит сигареты о подошву своего ботинка» (20, 16).
Покинув хозяев дома уже под утро, Габриель отправился с Плинио и студентами на набережную Сен-Мишель, ему хотелось поглядеть и потрогать восьмое чудо света — снег. Он видел его впервые в жизни, и ему вспомнился лед в холодильнике, где хранили рыбу — морского окуня в американском районе Аракатаки.
Остаток декабря и весь январь Габриель не расставался с Плинио. Его новый друг разработал четкий план, в соответствии с которым он познакомил Габо со всем Парижем. Потом Плинио Мендоса улетел в Каракас — там скрывались от преследований диктатора его родные, — где начал активное сотрудничество с журналами «Элита» и «Моменто». Дружба Плинио Апулейо Мендосы и Габриеля Гарсия Маркеса превратилась со временем в настоящее братство.
— Что же вы теперь будете делать? — озабоченно спросил архитектор Эрнан Виеко.
— Из Парижа не уеду! Смешно сейчас возвращаться в Колумбию. Арестуют! — сказал Габриель и бросил на пол газету «Монд»; они только что прочитали о том, что в Боготе генерал Рохас Пинилья закрыл газету «Эспектадор».
Они сидели в кафе на улице Эколь. В середине января 1956 года в Париже лежал снег.
— Вам будет очень трудно найти здесь работу, Габо, — заметил Виеко. — Чем вы предполагаете заниматься?
— Писать! Надо закончить три начатых рассказа. Наконец засесть за роман, который давно созрел в голове.
— Но теперь чеки из газеты приходить не будут, — вслух подумал архитектор.
— Очень надеюсь на доброту хозяйки отеля. Мне кажется, с этой мадам мне повезло.
Гарсия Маркес не ошибся. Мадам Лакруа, видя, что ее новый жилец ночи напролет что-то пишет, расспросила его и, узнав, что он сочиняет роман, предложила ему перебраться в комнату на чердаке, где он может жить до тех пор, пока у него не появятся деньги, чтобы с ней рассчитаться.
И вновь Гарсия Маркесу улыбнулась удача. 15 февраля он получил сообщение, что в Боготе вместо закрытой «Эспектадор» начала выходить газета «Индепендьенте» («Независимая»), которую возглавил бывший и будущий президент Альберто Льерас Камарго, опытный и ловкий политик, писатель и отличный журналист.
Гарсия Маркес тут же отправив в Боготу огромный репортаж из семнадцати частей, опубликованных в «Индепендьенте» в период между 18 марта и 5 апреля 1956 года. Он назывался «Процесс по делу о французских тайнах». «На наш взгляд, это был единственный плохой репортаж, вышедший из-под пера Гарсия Маркеса за всю его долгую и блестящую карьеру журналиста. В нем не было ни четкой структуры, ни привычного стиля, он был написан без должной динамики и почти без юмора; казалось, его писали в спешке, без какой бы то ни было подготовки и обдумывания. Действительно, незнание языка и истории страны, непонимание политики правительства и сути французского общества явились серьезным препятствием в работе репортера, который считал себя обязанным писать, чтобы прокормиться», — пишет Дассо Сальдивар (28, 526).