— Что же мне оставалось делать?
— О! Это ужасно.
— Я знаю.
Мы оба вновь замолчали. Через минуту я встал и спросил его:
— Какое отношение имею я ко всему этому?
— Разве вы не видите, что меня мучают угрызения совести?
— Вижу, что вы струсили.
— Так вот, доктор… я хотел бы, чтобы вы увидели эту женщину.
— Я?
— Да, вы. Окажите мне эту услугу.
— А где я ее найду?
— После того как я ее выгнал, я отодвинул занавес на окне моей комнаты и увидел ее сидящей на каменной тумбе вместе с ребенком.
— И вы думаете, что она еще там?
— Да.
— Значит, вы ее видели еще раз?
— Нет, я вышел через заднюю дверь и прибежал к вам.
— А почему вы не вышли через главный вход и не приехали в карете?
— Я боялся, что она бросится под ноги лошадей.
Я вздрогнул.
— Чего вы хотите от меня? Чем я могу быть полезен?
— Доктор, окажите мне эту услугу, поговорите с ней, договоритесь, чтобы она вернулась в Трувиль с ребенком, я дам ей все, что она пожелает, десять тысяч, двадцать тысяч, пятьдесят тысяч франков.
— Но если она откажется?
— Если она откажется, если она откажется… ну что ж! Тогда… увидим.
Барон произнес эти последние слова таким ужасным тоном, что я испугался за эту женщину.
— Хорошо, сударь, я повидаюсь с ней.
— И добьетесь… чтобы она уехала?
— Я не могу поручиться за это; все, что я могу вам обещать, так это поговорить с ней на языке разума; от нее будет зависеть, увидит ли она разницу между собой и вами.
— Разницу?
— Да.
— Вы забываете, я же вам признался, что я не барон, я крестьянин, простой крестьянин, который своим умом… поднялся выше своего положения, только, умоляю вас, не говорите об этом никому. Вы понимаете, если господин де Макарти узнает, что я крестьянин, он не отдаст за меня свою дочь.
— Вы придаете такое большое значение этому браку?
— Я уже вам говорил, что это единственная возможность положить конец рискованным спекуляциям, которыми я вынужден заниматься.
— Я поговорю с этой девушкой.
— Сегодня вечером?
— Сегодня вечером. Где я ее найду?
— Там, где я ее видел.
— На каменной тумбе?
— Да.
— Вы полагаете, она все еще там?
— Уверен.
— Пойдемте.
Он живо поднялся и направился к двери; я пошел вслед за ним.
Мы вышли.
Я жил всего в пятистах шагах от него. Подойдя к пересечению улиц Тэбу и Эльдер, он остановился и показал пальцем на что-то бесформенное, с трудом различимое в темноте.
— Там, там, — сказал он.
— Что там?
— Она.
— Эта девушка?
— Да, я вернусь по улице Эльдер. Дом, как вы знаете, имеет два входа. Идите к ней.
— Иду.
— Подождите. Последняя услуга, прошу вас. Мне кажется, я схожу с ума; у меня головокружение: все кружится передо мной… Вашу руку, доктор, проводите меня до задней двери.
— Охотно.
Я взял его за руку — он действительно качался как пьяный — и довел до двери.
— Спасибо, доктор, спасибо, я вам очень признателен, клянусь, если бы вы были человеком, который требует соответствующей оплаты за свои услуги, я заплатил бы вам столько, сколько вы потребовали бы. Ну вот, мы пришли; вы ведь дадите мне завтра ответ, не так ли? Я обязательно приду к вам, но не днем: боюсь встретить ее.
— Я сам приду к вам.
— Прощайте, доктор.
Он позвонил; ему открыли.
— Минутку, — сказал я, задержав его, — имя этой женщины?
— Мари Гранже.
— Хорошо… До свидания.
Он вошел в дом, я же прошел снова по улице Эльдер, чтобы вернуться на улицу Тэбу.
Дойдя до пересечения двух улиц, где я видел эту женщину, я услышал шум и заметил довольно большую группу людей, суетившихся в темноте.
Я подбежал.
Проходивший мимо полицейский патруль заметил несчастную, а так как она не захотела ответить на вопрос, что ей нужно здесь в два часа ночи, ее повели в караульное помещение.
Бедная женщина шла в окружении национальных гвардейцев с плачущим ребенком на руках; сама она не проронила ни одной слезинки, ни одной жалобы.
Я быстро подошел к начальнику патруля.
— Извините, сударь, но я знаю эту женщину, — сказал я ему.
Она живо подняла голову и посмотрела на меня.
— Это не он, — сказала она и опустила голову.
— Вы знаете эту женщину, сударь? — спросил меня капрал.
— Да… ее зовут Мари Гранже, она из деревни Трувиль.
— Да, меня зовут именно так, и я из этой деревни. Кто вы такой, сударь? Небо праведное, кто вы?