«Да, — сказал Габриель. — И если у нас будет только двадцать таких, как этот, мы будем богаты».
«Это составит десять тысяч франков», — сказала я.
А Габриель не отрывал глаз от листка бумаги.
«О чем ты думаешь, Габриель?» — спросила я его.
«Я думаю, — сказал он, — что подобную банкноту скопировать не труднее, чем гравюру».
«Да… но, — сказала я, — это, должно быть, преступление?»
«Посмотри», — сказал Габриель.
И он показал мне две строчки, написанные внизу банкноты:
«Подделка банковского билета
карается по закону смертной казнью».
«Ах, не будь этого, — воскликнул он, — мы вскоре имели бы десять, двадцать, пятьдесят таких банкнот!»
«Габриель, — промолвила я, вся дрожа, — что ты говоришь?»
«Ничего, Мари, я шучу».
И он положил банкноту в карман.
Неделю спустя прошли выборы.
Несмотря на циркулярное письмо, кандидат не был выбран. После этого поражения Габриель пошел к нему, чтобы напомнить о его обещании, но тот уже уехал.
Габриель в отчаянии вернулся домой. По всей вероятности, несостоявшийся депутат забыл о том, что обещал бедному секретарю мэрии.
Вдруг мне показалось, что у Габриеля родилась какая-то идея; улыбнувшись, он остановился на ней, а потом сказал мне:
«К счастью, я сохранил оригинал этого дурацкого циркуляра».
Он показал оригинал, составленный и подписанный рукой кандидата.
«И что ты сделаешь с этим оригиналом?» — спросила я у него.
«О Боже! Ничего особенного, — ответил Габриель, — только при случае с помощью этой бумаги можно будет напомнить ему обо мне».
Больше он не говорил со мной на эту тему и, казалось, забыл о существовании этого циркуляра.
Неделю спустя мэр пришел к Тома Ламберу с письмом в руке. Оно было от провалившегося кандидата.
Против всякого ожидания, тот сдержал слово: он писал мэру, что нашел для Габриеля место служащего у одного из первых банкиров Парижа. Только пока требовалось поработать на сверхштатной должности в течение трех месяцев. Следовало поступиться временем и деньгами, после чего Габриель будет получать тысячу восемьсот франков жалованья.
Габриель прибежал поделиться со мной этой новостью, но если его она наполняла радостью, то меня глубоко огорчила.
Я, конечно, иногда, воодушевленная мечтами Габриеля, желала уехать в Париж, как и он; но меня Париж привлекал больше всего тем, что позволял не разлучаться с человеком, которого я любила. Все мое честолюбие сводилось к тому, чтобы стать женой Габриеля, и это, как мне казалось, было бы проще среди скромного и однообразного существования в деревне, чем в бурном круговороте столицы.
Узнав эту новость, я расплакалась.
Габриель бросился к моим ногам и попытался успокоить обещаниями и уверениями; у меня же было глубокое и страшное предчувствие, что все кончено.
Тем временем отъезд Габриеля был решен.
Тома Ламбер согласился принести небольшую жертву. Мэр одолжил, разумеется под залог, пятьсот франков, а так как никто не знал о прежней щедрости кандидата, Габриель оказался обладателем суммы в тысячу франков.
Всем было объявлено, что он уедет в тот же вечер в Пон-л’Эвек, откуда карета должна будет отвезти его в Руан, но мы договорились, что он сделает крюк и проведет ночь у меня.
Я должна была оставить открытым окно своей комнаты.
Я принимала его первый раз и надеялась сохранить ту же твердость, что и всегда, устояв и против него и против собственного сердца.
Увы, я ошиблась! Без той ночи я была бы только несчастной, после нее я пропала.
Габриель ушел от меня на рассвете; пора было расставаться, и я через садовую калитку проводила его к дюнам.
Там он вновь повторил мне все свои обещания, там он мне еще раз поклялся, что у него никогда не будет другой жены, кроме меня, и он, по крайней мере, усыпил мои страхи, но не угрызения совести.
Мы расстались. За углом стены я потеряла его из виду, но побежала, чтобы увидеть его еще, и действительно заметила, как он шел быстрым шагом по тропинке, ведущей к большой дороге.
Мне казалось, что в его быстрой походке было что-то разительно противоположное моему горю.
Я крикнула ему вслед.
Он обернулся, помахал платком в знак прощания и пошел дальше.
Вытаскивая из кармана платок, он уронил листок бумаги, не заметив этого.
Я его позвала, но, видно, из-за боязни растрогаться он не остановился; я бежала за ним.
Добежав до того места, где упала бумага, я нашла ее на земле.