«Но как он может иметь карету и слуг в ливрее? — спросила я. — Вы, конечно, ошиблись. Это был не Габриель».
«Я тебе говорю, что я его видел, как вижу тебя, и уверен, что это был он, я его хорошо знаю, потому что он пробыл три года у меня, работая секретарем в мэрии».
«Вы рассказывали об этом еще кому-нибудь, кроме меня, господин мэр?»
«Черт возьми, я рассказывал об этом всем, кто хотел слушать. Он не просил меня делать из этого секрета и даже не удосужился меня узнать».
«Ну, а его отец?» — сказала я вполголоса.
«Что же! Его отец может только радоваться: все это доказывает, что его сын разбогател».
Я вздохнула и пошла к дому Тома Ламбера.
Он сидел за столом, опустив голову на руки. Он не слышал, как я открыла дверь, не слышал, как я подошла к нему. Когда я дотронулась до его плеча, он вздрогнул и обернулся.
«Итак, ты тоже уже все знаешь?» — спросил он меня.
«Господин мэр мне сейчас рассказал, что он встретил Габриеля, сидевшего верхом на лошади, и видел его в Опере; но, может быть, он ошибся».
«Как он мог ошибиться? Разве он не знает его так же хорошо, как и мы? О нет, все это чистая правда».
«Если он разбогател, — ответила я робко, — нам нужно только радоваться, по крайней мере, хоть он будет счастлив».
«Разбогател! — воскликнул отец Тома. — А каким способом он мог разбогатеть? Есть ли честные способы нажить богатство за полтора года? Разве человек, честно разбогатевший, не узнает людей из своей деревни, скрывает свое местопребывание от отца, забывает обещания, данные своей невесте?»
«О, что касается меня, вы прекрасно понимаете, что, если он так богат, я больше недостойна его», — сказала я.
«Мари, Мари, — сказал отец Габриеля, качая головой, — я боюсь, скорее он недостоин тебя».
И он подошел к маленькой рамке с рисунком, сделанным когда-то Габриелем, разбил ее на куски, скомкал рисунок и бросил в огонь.
Я не остановила его, так как в эту минуту подумала об обрывке банкноты, подобранном маленькой пастушкой и лежавшем у меня со времени его отъезда. На нем были написаны слова:
«Подделка банковского билета
карается по закону смертной казнью».
«Что же делать?» — спросила я.
«Пусть погибает, если он уже не погиб».
«Послушайте, — сказала я снова, — попытайтесь получить разрешение моего отца, чтобы я провела еще две недели у вашей сестры».
«Зачем?»
«Зачем? Теперь я в свой черед поеду в Париж».
Он покачал головой и промолвил сквозь зубы:
«Напрасная поездка, поверь мне, бесполезная поездка».
«Возможно».
«Если бы у меня оставалась хоть какая-то надежда, ты думаешь, я не поехал бы сам? К тому же мы не знаем его адреса, как найти его, не обращаясь в полицию, а если обратиться в полицию, кто знает, что может случиться?»
«У меня есть одно средство», — ответила я.
«Найти его?»
«Да».
«Тогда поезжай! Возможно, тебя вдохновляет сам Бог. Тебе нужно что-нибудь?»
«Мне нужно только разрешение моего отца, и все».
В тот же день разрешение было испрошено и получено, хотя и с бо́льшими трудностями, чем в первый раз.
Уже с некоторых пор мой отец плохо себя чувствовал, и я понимала сама, что время было неподходящим, чтобы его покидать, но меня толкало нечто более сильное, чем простое желание.
XV
ЦВЕТОЧНИЦА
Три дня спустя я уехала; мой отец думал, что я пребываю в Кане, и только Тома Ламбер с кюре знали, что я отправилась в Париж.
Я заехала в деревню, где был мой ребенок, и взяла его с собой. Несчастная дурочка, я не понимала, что и меня одной будет чересчур много!
Через день я была в Париже.
Я добралась до улицы Старых Августинцев, к гостинице «Венеция»: это была единственная гостиница, название которой я знала. Именно здесь он останавливался; сюда я ему писала.
Там я расспросила о нем; его хорошо помнили: он все время сидел взаперти в своей комнате, постоянно работал с гравером по меди — но не знали, над чем.
Очень хорошо помнили там и о том, что некоторое время спустя после его отъезда из гостиницы приходил какой-то мужчина лет пятидесяти, похожий на крестьянина, и задавал те же вопросы, что и я.
Я спросила, где находится Опера. Мне сказали, как туда пройти, и я впервые пустилась в путь по улицам Парижа.
Вот какой план я составила себе: Габриель ходит в Оперу, я буду поджидать все кареты, которые останавливаются перед ней. Если Габриель выйдет из какой-нибудь из них, я сразу его узнаю, спрошу адрес у слуги, а на следующий день напишу ему, что я в Париже и хочу его видеть.