– Ах, божечки. – Ибрагим прижал ладонь к груди. – Неужели мой мозг только что назвали маленьким? Погоди, взгляни на эти ладони, они такие огромные… Хотя да, у тебя тоже большие руки… – Он искоса взглянул на меня. – Знаешь, в моем мире есть одна поговорка. У того, у кого большая ладонь…
– Ты отвратителен, – сказала я, внезапно почувствовав отвращение.
– Что не так у людей с большими руками? – спросил Эфкен, сердито нахмурившись, но в его синих глазах читалось любопытство.
– Открой ее, и посмотрим, большой у тебя или нет, не хочу быть голословным… – сказал Ибрагим.
– Что ты несешь, безмозглая обезьяна? – зашипел Эфкен, приближаясь к нему словно опасный хищник.
– Я просто хотел получить наглядное доказательство, друг.
– Еще раз назовешь меня так…
– Как именно, друг?
Тут завязалась потасовка, и я увидела, как Ибрагим выскакивает на улицу, а вслед за ним несется Эфкен. Когда я подбежала к окну, они оба уже бежали по снегу. Что-то внутри меня подсказывало, что это происходит не в первый раз. И уж точно не в последний.
Ибрагим наверняка получит хорошую взбучку.
Когда громкий двигатель джипа наконец затих, завывание ветра снаружи заполнило трагичную тишину в салоне. Помимо того что я провела сегодняшнюю ночь в одиночестве, так еще и тревожных мыслей в голове стало еще больше – они наслаивались друг на друга подобно камням башни. Я не знала, где Эфкен был всю ночь. После того как выпроводил Ибрагима, он не вернулся домой, и лишь посреди ночи я услышала звук двигателя его джипа. Теперь мы находились на лугу, где стоял дом Мустафы-баба. Мне хотелось задать Эфкену множество вопросов по поводу последних событий, но вместо этого он просто привез меня к Мустафе-баба.
Лес Ловца Снов предстал передо мной в привычном образе. Зелень, яркие цвета, наводившие на мысли о весне, и ни малейшего намека на снег, портившего эту красоту… Однако полянка была покрыта снегом, как крыльцо и крыша дома Мустафы-баба. На самом деле сугробы вокруг стали гораздо больше, чем в последний раз, когда я была здесь.
Когда Эфкен начал отстегивать ремень безопасности, я осторожно повернулась к нему и спросила, наконец поддавшись любопытству:
– О чем вы спорили с Ибрагимом? – Я думала, что меня никогда не будет это волновать, но вот я пытаюсь узнать о людях, которые так легко рассуждали о смерти.
Эфкен стиснул челюсть.
– Тебя это не касается, – через некоторое время ответил он, в его голосе не слышалось ни одной эмоции, и я не смогла понять, что он чувствует.
– Я и не говорила, что касается. – Я пожала плечами. – Мне просто любопытно.
– Почему? Единственное, что тебя должно интересовать, – как и когда вернуться домой. – Он вскинув бровь. – Разве нет?
– Ты замешан в незаконном бизнесе?
– Я тот, благодаря кому он процветает, – с сарказмом сказал он, и я почувствовала, как волоски на затылке встают дыбом. – Просто у тех парней есть то, что нужно мне. Неважно. – Он открыл дверцу джипа, и в салон ворвался холодный ветер. Слова сгорели у меня на губах, словно коснулись пламени на конце спички. Когда стало так тихо, что я услышала стук своего сердца, я выбралась из машины и направилась за Эфкеном.
Словно ощутив наше присутствие, Мустафа-баба вышел на крыльцо и начал махать рукой, хотя мы еще даже не приблизились к его дому. Мысль о том, что он нас почувствовал, вселяла в меня страх, но я не подавала виду, чтобы Эфкен ничего не заподозрил. Поднявшись по деревянным, заснеженным ступенькам крыльца, я оказалась под пристальным взглядом Мустафы-баба. Но я не смогла поднять голову и посмотреть на него.
– Вы нашли его? – спросил он, сразу переходя к делу, а потом открыл перед нами деревянную дверь. Несмотря на его гостеприимство, я недоверчиво взглянула на харизматичного старика и прошла в дом, где разносилось приятное потрескивание дров в камине.
– Пока нет, – ответил Эфкен. – Но она кого-то подозревает.
Я ощутила горький привкус во рту, как только вспомнила голос, раздавшийся в темном коридоре той ночью.
– Итак, что тебе известно об анонимных произведениях? – нетерпеливо спросил Эфкен, показывая, что не желает говорить на предыдущую тему. Это было настолько очевидно, что я даже не удивилась.
Мустафа-баба сидел на деревянном кресле-качалке и хмуро смотрел на Эфкена, поглаживая густую белую бороду. Все морщины на его лице стали глубже. Казалось, он не понимает, о чем речь.