Он ничего не заметил.
– Ты улыбалась ему, – повторил Эфкен, снова обхватив меня за талию и крепко прижав к себе.
– Это просто дружеская улыбка. К тому же тебя это не касается.
– Мы так не договаривались. И когда это вы успели стать друзьями? – Я чувствовала себя так, как будто иду по краю обрыва, передвигаясь совершенно вслепую, потому что Эфкен завязал мне глаза. – Я запрещаю тебе улыбаться кому-то, кроме меня.
– Ты смешон, – сказала я сквозь стиснутые зубы, потому что он нес полную чушь.
– Я абсолютно серьезен, Махи, – сказал он, и мое сердце бешено застучало в груди.
Я не знала, какая судьба меня ждет. Этот факт должен был пугать меня до чертиков, но сейчас самым пугающим было вовсе не это. Сильнее всего я боялась утратить это потрясающее чувство опьянения, которые испытывала, когда касалась кожи Эфкена. Я боялась, что моргну и больше никогда его не увижу; что однажды мне придется расстаться с ним. Что тогда случится? Почему сердце разрывается от одной лишь мысли, что я расстанусь с человеком, который так близко и так быстро подобрался к моей сути? Почему так больно оттого, что он останется лишь воспоминанием из прошлого?
Он постоянно вмешивался в мои дела, вел себя деспотично, нелогично и непоследовательно, одно его слово противоречило другому, но каждое его слово было клятвой. Но несмотря на все отрицательные стороны, несмотря на тьму внутри него, я считала его прекрасным – и ненавидела его за это. Я не могла понять этих чувств. Разве кто-то хочет плакать, когда смотрит на что-то прекрасное? А я хочу.
– Ты смотришь на меня, но не отвечаешь, – сказал он, обдавая меня запахом виски. Сейчас, когда его лицо было так близко к моему, мне хотелось подняться, наступая на упавшие к моим ногам кусочки души, дотянуться до него и провести пальцами по чисто выбритому лицу. Я не знала почему, но именно этого я и хотела. Когда он прижался ко мне еще сильнее, желание стало невыносимым, таким жгучим, что я подумала: у меня разовьется абстинентный синдром. Он словно был моим наркотиком.
– Я не знаю, что ответить, Эфкен. Я не понимаю тебя. Ответ прост. Я тебя не понимаю.
Хотелось бы мне прочесть его как книгу. Даже если на это уйдет целая жизнь, я бы хотела водить пальцами по его страницам, читать его, запечатлевать в сознании, а затем записать мысли о нем и превратить их в аксиомы. Но меня ждало лишь прошлое, до которого я не могла дотянуться, и будущее, которое по-прежнему оставалось неопределенным. Наверно, болезненно вырывать кусочки прошлого и потом собирать их воедино, потому что конечная картинка может причинить мне сильнейшую боль. На мой взгляд, если кто-то хочет спокойно засыпать по ночам, то он должен забыть все, что случилось в прошлом, какие бы события оно ни хранило. Интересно, смогу ли я, вспомнив прошлое, сразу отказаться от него, бросить как сироту и спокойно спать по ночам? Смогу ли я жить без Эфкена?
Эфкен был океаном, а я – одинокой сироткой, оказавшейся в лодке посреди океана. Океан желал меня, а я желала океан. Океан казался мне более безопасным местом, чем лодка, которая медленно превращалась в колыбель смерти. Но океан же и раскачивал мою лодку своими прохладными волнами, будто желал убить меня.
– Мои желания просты. Не улыбайся никому другому, – спокойно сказал Эфкен, но мне казалось, что он стоит передо мной, занеся нож с окровавленной рукояткой.
– Не тебе принимать такие решения.
– Если бы ты знала, чем я занимаюсь, когда злюсь, ты бы не стала меня злить. – Он мягко потянул меня за собой, и я словно поплыла по воде. К этому времени наши тела нашли удивительный ритм и продолжали танец, не замечая нас. – Поверь мне, Медуза, – сказал он, глядя в мои горящие глаза, – ты не знаешь, кто я такой.
– Когда ты научишься говорить, а не угрожать мне, возможно, я тебя послушаюсь. – Я посмотрела на него. – Но знаешь что? Даже после этого я не стану тебя слушать. Эфкен, мы не в пещере живем.
– И это говорит женщина, чьи глаза горят для меня?
– С меня хватит. – Я резко отстранилась, он в недоумении уставился на меня. – Спасибо за танец. Хотя это ты должен благодарить меня за танец, но что есть, то есть.
– Если ты еще раз кому-нибудь улыбнешься, я убью его, – сказал Эфкен, когда я повернулась к нему спиной и стала пробираться сквозь танцующие пары. Я остановилась. Я стояла, словно на замерзшей реке. Словно передо мной расстилалась длинная обледенелая тропа, но лед был таким тонким, что каждый шаг сулил мне гибель. Идти вперед – все равно что угодить в объятия смерти. Но Эфкен будто приглашал меня пройтись по этому льду.