– Не надо, – сурово сказал он. – Не извиняйся, черт побери.
Он обхватил пальцами мой подбородок и приподнял голову. По моим щекам покатились слезы, которые, как я думала, никогда больше не прольются из глаз. Я зажмурилась, чтобы он не увидел под маской налитые кровью глаза.
– Позволь мне увидеть твои глаза, пожалуйста, – прошептал Эфкен, и его шепот обжег меня изнутри, причиняя боль. Я сглотнула, словно услышала волшебное слово, открыла глаза и посмотрела на него из-под ресниц. – Ты боишься меня? Не бойся. Я никогда не обижу тебя, даже если буду очень зол. Я не способен причинить тебе вред, даже если бы захотел. Понимаешь? Нет, не понимаешь. Я схожу с ума, схожу с ума из-за тебя.
– Я не боюсь тебя, – удалось сказать мне.
Он промолчал. Наши губы почти соприкасались.
– Ты не боишься меня? – спросил Эфкен, как будто ему нужно было это услышать. Как будто от моего ответа зависело все его будущее. Как будто, если я боюсь его, то завтра для него никогда не наступит. – Люди находятся рядом со мной, потому что боятся меня.
– Я с тобой не потому, что боюсь.
Его глаза снова засветились словно сапфиры, словно драгоценные камни… Но свет меня не пугал.
– Потому что должна?
– Нет, – прошептала я.
– Что ты сказала?
– Ничего, – пролепетала я, внутри меня разливалась невыносимая боль.
Он приподнял мой подбородок еще выше. В его объятьях я чувствовала себя как маленькая растерянная девочка. Я снова надавила пальцами на клавиши рояля, рождая нотный звук, напоминающий предсмертный крик.
– Я спросил, что ты сказала, – произнес он суровым голосом, но выражение его лица было мягким. – Не плачь больше, не делай этого со мной. Перестань плакать.
Неужели я все еще плакала?
– Я с тобой не потому, что боюсь, – прошептала я. – И не потому, что должна.
Наши глаза, казалось, пытались прочесть друг друга, как невидимое зашифрованное письмо, безмолвно рассказать обо всем, что сейчас происходит. Я чувствовала его душу. Впервые он был самим собой. Несмотря на маску… Несмотря на маску на лице, Эфкен Карадуман наконец-то сорвал защитную «маску» и теперь смотрел на меня.
Не прячась за масками, не скрываясь за занавесом…
Он положил руки мне на талию, и я даже не успела опомниться, как снова оказалась в его объятиях. Часовая и минутная стрелки пахли кровью.
– Медуза, – с болью произнес он. Его губы, его сердце, его душа почти что сливались с моими губами, моим сердцем и моей душой. – Это не моя кровь и не кровь раненого… Сегодня ночью я убил человека.
Глава 18
Разрушение
AHMAK, YANMAM LAZIM
Разрушение.
Таково было значение его имени.
В зеленой жилке плескался смертельный синий яд… Время сорвалось с обрыва и упало на дно пропасти, листки календаря вспыхнули, а время медленно сгорало.
Разрушение было подобно окровавленному ножу, который за спиной прятал старый добрый друг, и каждый раз обнимая его, я знала, что однажды этот нож вонзится мне в спину. Несмотря на это, я продолжала обнимать его.
Он принес разрушение в мое сердце.
Он и был разрушением.
Я стояла на краю пропасти, держа на руках младенца, завернутого в окровавленную белую пеленку. Я не видела лица ребенка, но слышала его пронзительные крики. Гигантские волны океана разбивались о подножие скалы, становясь все выше и превращаясь в неистовый смерч так же, как девушка, обуреваемая болью, превращается в женщину. Когда я увидела на лбу младенца знак полумесяца, у меня на лбу выступил холодный пот, а тело охватило яростное пламя, сжигая меня изнутри.
Тень черного волка, бредущего одинокой ночью по безлюдному лесу, становилась все больше и больше. Когда он поднял голову и вгляделся в поглотившую его тьму, перед ним появился образ женщины, озаренной ледяным светом луны. Волк громко завыл, запрокинув голову к небу.
В этот момент время начало вытекать из моих глаз, как слезы.
Время наполняло чашу песчинками, песчинки превращались в цифры, а цифры резали друг друга, подобно острым ножам. Время истекало кровью.
Я истекала кровью внутри.
Как и мое сердце, лес пропах гарью и пеплом после великого пожара. Минутная стрелка указывала на сгоревшие деревья, часовая стрелка медленно двигалась сквозь взвесь из пепла и дыма, а под лунным светом тихо кралась волчья стая.
Эфкен то появлялся, то исчезал. Эфкен то был рядом, то где-то очень далеко. Эфкен растекался подобно чернилам. Эфкен становился временем, в котором я растворялась. Книга была открыта, страницы быстро перелистывались, а пара бездонных синих глаз с любопытством следила за мелькающими строками романа.