Пересекая торговый зал, Эрнотт шел футах в двух позади Сары, словно конвоируя ее. Сара села за стол и быстро набрала номер Парижского банка. Эрнотт подключился к той же линии и взял параллельную трубку. Макдермот откликнулся почти сразу:
— А, это ты, Сара. Как делишки?
— Все путем. — Сара говорила отрывисто и деловито. — Как там у тебя стоит лира к доллару, если по-крупному?
Джонни бросил взгляд на монитор. Лира к доллару. Что-то не похоже на Сару. Что бы это могло значить? Впрочем, ответил он без промедления:
— Один к 1687,60.
— Меняю по этому курсу пятьдесят миллионов долларов.
Наступило неловкое молчание. Лира — не такая валюта, чтобы заключать столь крупные сделки. Маклеров такие операции обычно настораживают.
— Ладно, заметано. Пятьдесят по 1687,60. — Энтузиазма в голосе Макдермота не слышалось, тем не менее он зафиксировал сделку.
— Джонни, это я для себя, на мой счет.
— Ты что, с ума сошла? — взорвался Джонни.
— Слушай, я знаю, что делаю, — оборвала его Сара.
Последовала напряженная пауза, оборвавшаяся стандартным: «Заметано».
— Ладно, мы с тобой еще потолкуем, — пробормотал Макдермот, покончив с необходимыми формальностями.
Положив трубку, он яростно провел рукой по волосам и огляделся. Вроде никто ничего не заметил. Все были заняты своим делом, беспрестанно названивая по телефону, выслушивая вопросы, давая ответы. Макдермот посмотрел на монитор. Ну же, проклятая лира, давай подскакивай, а то все мы окажемся в дерьме.
— Слушай, в чем дело? — спросил Эрнотт. — Чего это он кипятком писает?
— А тебе не кажется, что пятьдесят миллионов на личный счет — слишком большая сумма? — улыбнулась Сара. — Это же более чем в десять раз превышает мой маклерский лимит. У меня на счете всего двести тысяч фунтов.
Эрнотт побледнел.
— Тогда ты действительно сошла с ума. Тут же не обойдется без аудиторской проверки. Да они там все на уши встанут.
— Да? А откуда они узнают? Ведь это мое дело — посылать им копию чека или не посылать.
— Короче, ты собираешься действовать втихую?
Сара кивнула.
— Ну а Макдермот? Ему-то каково будет?
— На его месте я бы посильнее зажмурилась. Полагаю, таких сделок у него будет сегодня штук сорок. С какой же стати обращать особое внимание именно на эту?
— Ну а если все-таки аудиторы пронюхают?
— Что ж, тогда кому-нибудь придется, — Сара нежно улыбнулась, — перевести на мой счет ровно столько, сколько нужно, чтобы покрыть ставку.
— И ты думаешь, что это буду именно я? Совсем спятила.
— А у тебя нет особого выбора, — засмеялась Сара. — Вряд ли тебе захочется, чтобы аудиторы задавали мне разные неудобные вопросы, разве не так? Но вообще-то особо опасаться тебе, по-моему, нечего, разве что Катанья ошибся, а это сомнительно.
Но внутри у Сары все дрожало. Она повернулась к монитору. Оставалось только ждать.
Джонни Макдермот пристально вглядывался в монитор и на чем свет клял Сару Йенсен. Она же просто обвела его вокруг пальца. Он-то был уверен, что сделка заключается от имени ИКБ и, следовательно, обеспечивается гигантским резервным фондом этого банка. И вот вам пожалуйста: он вводит в компьютер необходимые данные, и тут Сара заявляет, что речь идет о личном счете. Конечно, можно было отказаться. И, наверное, надо было отказаться. Но все-таки что-то его остановило. Может быть, старая дружба. А может быть, ее тон — было в нем что-то такое… Ладно, сейчас уже поздно рассуждать, все равно ничего не переиграешь. Оставалось только надеяться, что никто ничего не заметит и что курс лиры поползет вверх. Тогда Сара даст отмашку, и все будет шито-крыто. Но если лира покатится вниз, то не только в мгновение ока испарятся ее двести тысяч — ей вообще нечем будет обеспечить сделку. И даже страшно представить себе, что последует. Его, естественно, вытурят, ее тоже, да разве только это? Полиция, суд, присяжные — все это мгновенно промелькнуло у него в сознании.
Через пятнадцать минут по экрану компьютера побежала строка: «Италия повышает обменный курс лиры на один процент». Сара и Эрнотт широко заулыбались. Макдермот почувствовал одно временно страх и облегчение. В ноздри ему ударил безошибочный запах грязных денег. Но по крайней мере Саре Йенсен хватит капитала обеспечить свою сделку, и, если повезет, все они соскочат с крючка.
Еще минуту спустя курс лиры поднялся на четыре процента. Дальше — больше. Навар Эрнотта колебался где-то вокруг двадцати одного миллиона долларов. Он потянулся к телефону и закрыл торги — что банковские, что свои личные. Оставалось только подбить бабки.
К этому времени Сара увеличила свое личное состояние больше, чем на два с половиной миллиона долларов. Она едва сдерживалась — внутри все ходуном ходило. Голова шла кругом. Полностью захваченная своей мошеннической игрой, она не сводила глаз с экрана. Ощущение сейчас было совсем другое, чем неделю назад, когда она совершила свою первую незаконную сделку — от того мандража и следа не осталось.
Минута шла за минутой, и риск постоянно повышался, аж живот подводило. Ведь в любой момент лира, подскочив, могла и упасть, притом столь же стремительно. Какой-нибудь политический скандал или, положим, убийство, и все — она на нуле, да и ее проделки выйдут наружу. Надо кончать. Но что-то ее удерживало. Завороженно глядя на экран, Сара продолжала свою великую игру.
Она была охвачена неудержимой, похожей на любовную лихорадку, дрожью. И так продолжалось минут пятнадцать. В конце концов она не выдержала и позвонила в Парижский банк. Макдермот тут же схватил трубку.
— Доллар — лира, живо, Джонни.
— 1585,40.
— Все, довольно. — Сара сделалась на три миллиона богаче.
— Понял. — Опять в его голосе и ярость, и облегчение.
Макдермот с медицинской точностью подвел итог сделки и отключился. Попозже он позвонит ей домой и уж тогда разузнает, что к чему, благо каждое твое слово не записывается на пленку.
Сара откинулась на спинку стула, вздохнула всей грудью, щелкнула зажигалкой и жадно затянулась. Эрнотт пристально посмотрел на нее. Чокнутая, это уж точно. За всю свою банковскую карьеру ему не приходилось видеть, чтобы рисковали так по-крупному. Пусть Катанья и подсказал, что делать, но ведь стопроцентной гарантии нет, всегда что-нибудь может повернуться не так. Да, фантастический риск. Но ее он, кажется, только подстегивает. Если бы все пошло иначе и курс лиры упал, где бы она была? Назначили бы расследование, и все их фокусы выплыли бы наружу. И Сара бы вместе с собой увлекла на дно всех остальных.
Неожиданно к горлу подступила тошнота. Эрнотт зажег сигарету, глубоко затянулся и с шумом выпустил дым. Дышал он тяжело, но, кажется, начал немного успокаиваться — может, от никотина. Он снова посмотрел на Сару. Она безмятежно следила за строчками на экране. Стерва чокнутая, черт бы ее побрал. Но на его стороне. Эта мысль принесла ему некоторое облегчение, однако же вариант тут такой: лучшее из худшего. Он неуверенно улыбнулся ей:
— Нет, ты совершенно безумная, тебе это известно?
Она заговорщически подмигнула ему, но взгляд ее оставался холодным.
— Сколько сделал, Эрнотт?
— Двадцать миллионов. — Самодовольство победило осторожность, и глаза у него заблестели.
Сара негромко присвистнула.
— В черную среду Сорос сделал миллиард.
— Да, но законным путем.
— Твоя правда… но только подумай, сколько бы я мог сделать незаконно.
— И сколько же?
Эрнотт опомнился:
— Не скажу.
Он посмотрел на часы. Половина второго. Самое время смыться отсюда, позвонить Карле и отметить это дело. Почувствовав неожиданный приступ клаустрофобии, он вскочил на ноги.
— Я обедать.
— Выпей за мой счет бокал шампанского.
Эрнотт поморщился. Пусть теперь они играют в одной команде, но больше ничего не изменилось: все такая же сучка.
Скарпирато вышел из кабинета. Уилсон болтал с кем-то из девчонок из регистрационного отдела. Больше никого поблизости не было.
— Как твоя голова?
Сара рассеянно посмотрела на него: