Кесслер согласился, только с одной оговоркой: пусть и Мэттью Эрнотт заплатит свою долю. Сейчас тот, нервно переминаясь, стоял рядом и смотрел, как Кесслер пересчитывает деньги.
— Теперь ваша очередь.
Эрнотт взял стоявший на полу портфель и поставил его на стол перед Кесслером. Кесслер открыл портфель и улыбнулся. Здесь были точно такие же пачки денег, только перевязанные бечевкой. Кесслер принялся пересчитывать. Он отделил десять пачек, защелкнул замок и вернул портфель Эрнотту.
— Ну, чего такой мрачный? Если подумать, то вы весьма легко отделались.
— Мрачный? А что же мне, радоваться, что ли? — возразил Эрнотт. — Да и на вашем месте я бы не плясал от счастья. Паршивое дело. И с чего это вы решили, что все позади? У меня уже пять раз была полиция, задают одни и те же вопросы.
Кесслер круто повернулся на стуле и угрюмо посмотрел на Эрнотта. Тот махнул рукой:
— Спокойно, спокойно. Ничего лишнего я не сказал. И я помню, что мы в одной тележке. Но с меня довольно. Не могу спать, почти не могу есть… Вообще я подумываю о том, чтобы вернуться в Америку.
— Не будьте идиотом, — заорал Кесслер. — Ведь только этого они и ждут. — Он снова пристально посмотрел на Эрнотта. — Нет, никуда вы из ИКБ не уйдете, будете работать, как обычно, спать с Карлой, наслаждаться богатством, только перья не надо распускать, конечно. Если через пару лет, когда вся эта история превратится в дурное воспоминание, вам захочется уехать, — прекрасно. Но пока оставайтесь на месте и, ради всего святого, перестаньте хныкать.
Кесслер присел на край стола, помолчал немного и снова заговорил, на сей раз спокойнее:
— А чего вы, собственно, ожидали? Все, что случилось, после того как Йенсен нас вычислила, было неизбежно. Она сама нарвалась. И я вполне поддерживаю Катанью — другого выхода не было. И поздно теперь испускать по этому поводу вопли. Кстати, сколько вы заработали, Мэттью? Тридцать миллионов? Ну что ж, как мы, банкиры, говорим: рискуй — и выигрывай. И не надо смотреть на меня так, будто я какой-нибудь монстр. Мне пятьдесят пять лет, я управляющий одного из крупнейших в Сити банков. У меня есть все что душе угодно. Так неужели вы думаете, что я спокойно буду наблюдать, как какие-то Йенсен, или Скарпирато, или Мацумото у меня на глазах разрушают все, что я строил целую жизнь? — Он наклонился к Эрнотту. — У нас не было выбора — от них следовало избавиться. Катанья взял это на себя — ну и слава Богу. Но если б он отказался, я бы сам без колебаний занялся этим делом.
Эрнотт в ужасе посмотрел на него. Какое-то время он молчал, затем пересел на другой стул, поближе к столу Кесслера, и заговорил:
— Но ведь Сара-то Йенсен жива? Через нее вся эта история может выплыть наружу, и на нас повесят обвинение в убийстве.
— Йенсен и слова не вымолвит, — фыркнул Кесслер. — В детали входить не буду, скажу лишь, что она заключила с Катаньей некую сделку.
Эрнотт непонимающе посмотрел на Кесслера. Тот засмеялся:
— Со стороны Йенсен, поверьте, нам ничто не угрожает. Наверное, она куда-нибудь уедет, или у нее случится нервный срыв, — словом, мы никогда больше о ней не услышим. — Кесслер взглянул на часы. — А теперь идите. С минуты на минуту здесь будет курьер.
Эрнотт встал.
— Да, и вот еще что, Мэттью. Ради Бога, не распускайтесь. Теперь все в наших руках. И если мы не будем нервничать, все пойдет как надо.
Эрнотт кивнул и направился к выходу. Сев в свой красный «мерседес», он отъехал и не заметил, что буквально в тридцати футах от него за большим кустом рододендрона прячется какая-то женщина.
Кесслер собрал пачки банкнот и положил их в пластиковый мешочек. Он закрыл дверь в библиотеку и пошел, цокая каблуками по деревянному полу, по длинному коридору. Проходя мимо зеркала, он остановился и с улыбкой вгляделся в собственное отражение. Позади скрипнула половица. Улыбка так и застыла на губах у Кесслера.
Он настороженно обернулся. В коридоре стояла женщина — блондинка с матовой кожей и мускулистыми ногами, в туго облегающей грудь черной безрукавке. На ней была также бейсбольная кепочка, надвинутая на лоб так низко, что и лица толком не разглядеть. Впрочем, можно понять, что она красива. Вернее, была бы красивой, если б не этот взгляд — мрачный и решительный — и если бы не презрительная усмешка, затаившаяся в уголках губ. Казалось, ее ничто, кроме него, не интересует. Она смотрела на Кесслера не сводя глаз, буквально сверлила его взглядом, напоминающим скорее дуло пистолета. Но более всего смущали ее губы, застывшая на них улыбка. Кесслер не мог ее разгадать — таилась в ней какая-то угроза и в то же время сострадание. Кесслер почти не знал, что такое страх, но сейчас испытал нечто очень похожее на него, так что ноги к полу прилипли. Лучшая защита — это нападение, решил он и агрессивно начал:
— Кто вы, черт побери, такая и как сюда попали?
Кристин продолжала улыбаться.
— Да просто вошла через парадный вход. Вы забыли закрыть дверь. Весьма мило с вашей стороны. — Голос у нее был низкий и презрительный. От нее так и веяло ненавистью.
Кесслер промолчал. Ему все больше становилось не по себе. Вся его обычная самоуверенность куда-то исчезла. Он почувствовал, что покрывается потом — даже на рубашке пятна проступили. Что-то зловещее было в этой женщине. Он посмотрел на часы. Вот-вот должен появиться человек Катаньи. Нельзя, чтобы их видели вместе. Его охватывала какая-то необъяснимая паника. Что за бред, одернул он себя. Чего он, собственно, боится? Кесслер шагнул вперед.
Губы у Кристин хищно изогнулись.
— Не двигаться. Я еще не кончила. — Что-то в ее голосе заставило Кесслера остановиться. — Как там ваше с Катаньей дельце? Оно ведь вроде еще не закончено?
Кесслер слегка склонил голову набок. Так вот оно в чем дело.
— Вы курьер?
— Курьер? — Кристин громко рассмеялась. Наверное, такой у Катаньи юмор. — Курьер, посланник… Что ж, давайте назовем это так.
— Что же вы сразу не сказали? — с облегчением вздохнул Кесслер. — Деньги вас ждут. — Он потряс пластиковым мешочком. — Держите! — Он окончательно пришел в себя и заговорил с обычной самоуверенностью.
— Что за спешка? Сначала я вам должна кое-что передать.
Кесслер удивленно посмотрел на нее.
— Дельце, повторяю, не закончено. Сара Йенсен все еще жива и здравствует.
Кесслеру все это начало надоедать.
— Знаю. Но насколько я понял, это больше не проблема.
— Напротив, — издевательски улыбнулась Кристин. — Она оказала нам бесценную помощь. — Улыбка исчезла, и голос Кристин зазвучал с убийственной вкрадчивостью: — Контракт, касающийся ее, расторгнут. В нем появилось другое имя, — Кристин сделала шаг вперед, — ваше. — Она увидела, что на лбу у него выступили крупные капли пота, а лицо исказилось от страха.
— Погодите, погодите, тут какая-то ошибка…
— Нет, Карл Хайнц, — усмехнулась Кристин, — никакой ошибки. Вы решили, что умнее всех, не правда ли? Все провернули на пару с Катаньей — и концы в воду. Вынуждена вас разочаровать — Сара Йенсен перехитрила вас обоих. Неужели вы думаете, что она могла просто примириться с тем, что вы убили ее друзей, а теперь охотитесь за ней самой?
— Я никого не убивал.
— Знаю. Я убила. Но это не имеет значения. Вам с Катаньей надо было от них избавиться, и вы нашли наемных убийц. Если бы не я, то был бы кто-нибудь другой. Что же касается Йенсен, то вы с Катаньей уже взвели курок.
Кристин вытащила из заднего кармана пистолет и направила прямо в лоб Кесслеру. Тот поднял руки. Рот у него в ужасе открылся. Кристин сомкнула пальцы на холодной рукоятке и потянула за спусковой крючок. Пуля попала Кесслеру прямо в лоб. По зеркалу позади него потекла красная струя. Он упал на пол. Земные сроки Кесслера вышли.