Да, теперь Сережку не успокоишь, как когда-то, переиначенной сказкой. Не настолько он слаб, чтобы искать утешителей. Он гордый, он никому не позволит вторгаться в свой интимный мир. Тимофей прекрасно понимал его. Но и оставить сына наедине с его первыми переживаниями не мог. И он послал Сережке письмо, между прочим, подчеркивая: «Ты прав, сын. Прежде всего надо быть человеком. Жизнь сложна и порою жестока. Слабых она ломает. Безвольные люди быстро поддаются невзгодам и гибнут: спиваются, черствеют душой, становятся обывателями, нравственными уродами, растрачивают себя по мелочам. А сильные — сохраняют человеческое достоинство при всех обстоятельствах. Даже когда сердце млеет от боли, когда, казалось бы, все кончилось и впереди ничего нет...»
Тимофей был больше чем уверен в том, что Сережка поймет его. Должен понять. Правда, он такой же чрезмерно впечатлительный, ранимый, как в детстве. Но рабочая закалка тоже кое-что значит!
Для него снова потянулись относительно спокойные дни. Тимофей с головой ушел в учебу. Лекции, семинары, самостоятельная подготовка, штудирование первоисточников, консультации, собеседования — словно в водовороте закружило, понесло.
И вдруг как гром среди ясного неба: «Арестован дядя Иван». По тону письма, по тому, как прыгали буквы, Тимофей мог представить себе состояние Елены.
В тот вечер он долго бродил по Москве. Всю ночь не сомкнул глаз. Лежал в темноте и думал, думал. Вспоминал поступки Ивана Пыжова, его высказывания, анализировал их. И не находил ничего подозрительного, ничего такого, что хоть каким-то образом выдавало бы в нем врага.
Нет, он не верил. Он не мог согласиться с тем, в чем обвиняют Ивана Пыжова.
Утром Тимофей заявил секретарю партийного комитета о том, что его дядя — Иван Авдеевич Пыжов — арестован.
— Но это, наверное, ошибка, — убежденно добавил он. — Ничего такого за ним не замечалось.
Ему ответили, что разберутся, наведут справки, и отослали на занятия.
38
У крутоярцев только и разговоров, что о Егорке Пыжове. Пройдет улицами, из-за каждого плетня привечают, а потом долго вслед смотрят. Ребята не без зависти формой его любуются, трогают ремни, орден рассматривают.
Девчонки тоже норовят т пути его встретиться, обратить на себя внимание, шуткой, словом с ним перекинуться. И то сказать: жених хоть куда!
Ну, а уж об Антониде и говорить нечего. Словно расцвела, помолодела. И так посадит его, и этак. Глаз не оторвет. За столом — лучшее место ему, лучший кусок. Позаботится, чтобы и рюмочка не высыхала и чтобы еда была свеженькой.
В день приезда Егорки закатила Антонида настоящий пир. И теперь ревниво следит, чтобы не сманывали его из дому.
Кондрат Юдин и Лаврентий Толмачев пришли вместе. Степенно поздоровались во дворе с Антонидой.
— Показывай, мать, своего сокола, — проговорил Кондрат.
— Да что вам тут — смотрины? — будто и в самом деле недовольна приходом односельчан, ответила Антонида. — Ходют, ходют... Передохнуть бы дали малому.
— Смотрины не смотрины, а коли надо — девку подберем, — засмеялся Кондрат. — Женим в два счета. Уж больно нам с Лаврушечкой не терпится к тебе сватами определиться.
Услышав разговор, Егор усмехнулся, поспешил выйти.
— Кого тут женить собираются? — появляясь на крыльце, заговорил он.
Кондрат обернулся к нему, восхищенно выдохнул:
— Ух ты! Так вот каков Егорий Васильевич... Ну, здравствуй, здравствуй. А я чую, мой Гераська про тебя все толдонит. Да что жоно, думаю, такое?... Не-е, не берусь шукать невесту. Не родилась еще такая у нас.
Егор рассмеялся:
— Полно вам, дядя Кондрат.
— Так я ж без брешешь. Верно, Лаврушечка?
— Время, кажу, бежит, — проговорил Лаврентий. — Ой, как бежит. Давно ли трактор разом сторожевали? Помнишь, Егор? Ото на сколько ты вырос, на столько мы постарели.
— Ну, открыл Америку, — прервал его Кондрат, — от той стихии никуды не денешься. Давай краще про политический момент дознаемся.
Он присел тут же, на крыльце, запалил свою вонючую «козью ножку», пыхнул дымом. Егор примостился рядом с ним, улыбнулся.
— Какой с меня политик, дядя Кондрат? Я боец. Старшина танковых войск.
— Не-е, не кажи, — возразил Кондрат. — Это мы с Лаврушечкой тут сиднем сидим, ни шагу с места. А ты, смекаю, кое-что повидал.
— Может быть, и повидал, — согласился Егор. Потянулся к Кондрату за кисетом. — Что же вас интересует?