В конце посадки, тянущейся вдоль шоссейки, Недрянко остановился перевести дух. Высохшим ртом хватал воздух, болезненно кривился, силясь сглотнуть ставшую вязкой слюну, чтобы унять жар, пылающий в гортани, и затравленно озирался. Его рука, сжимающая наган, вздрагивала. Он не стал ждать погони — несколькими прыжками перемахнув дорогу, с ходу вломился в Ясногоровский лес. Ветви качнулись, роняя уже ослабевший лист, и снова замерли, будто никто не тревожил их покой. Некоторое время еще был слышен хруст валежника. Он удалялся, затихал, пока совсем не растворился в сторожкой тишине.
...Когда Изот, все еще сомневающийся в достоверности услышанного, велел позвать Недрянко, того й след простыл. Кинулись искать — не нашли. Изот встревожился: значит, все это время под личиной милицейского работника скрывался бандит! Теперь у Изота открывались глаза на многое, что было непонятным в поведении Недрянко.
— Та-ак, — жестко проговорил он. — Видишь, Савелий Тихонович, какую сволочь пригрели... Живодера! — И вдруг испугался: — Подполье!.. Он ведь многое знает!
— Думаешь, переметнется к немцам? — усомнился Савелий Верзилов. — Забоится.
— Переметнется, — все более волнуясь, сказал Изот. — И выдаст, спасая свою шкуру.
— То так, — угрюмо кивнул Савелий. — Переметнется — выдаст. — И вопросительно взглянул на Изота: — А как в другую сторону чкурнет? На восток?
— Вряд ли, — отозвался Изот. — Погань на мутной волне всплывает.
Он был больше чем уверен в том, что Недрянко возвратится в Алеевку. Именно там он может выслужиться перед врагом, предав Алексея Матющенко, тех, кто ему не угоден. Ведь не всем удалось выехать. В больной груди Изота закипал гнев и росла тревога. Надо предупредить друзей о грозящей беде или обезвредить предателя. Кто это может выполнить? Кому поручить? И вправе ли он, Изот, уехать при таком стечении обстоятельств?.. А как же эшелон?
Все это обрушилось на Изота и требовало немедленного решения. Поезд отправлялся. Времени для раздумий не оставалось. Изот выбрал единственное, что представлялось ему верным.
— Будешь за старшего, — сказал он Савелию.
— А ты? — удивился Савелий. — Нет, брат, командуй уж до конца.
— Я и командую, — посуровел Изот. — Оставляю тебя начальником эшелона.
— Не делай этого, — обеспокоился Савелий. — Тебя все знают.
— Иного выхода нет, — возразил Изот.
— Первая же сволочь провалит, — не унимался Савелий, пытаясь оградить Изота от опасности. — На верную смерть идешь.
— А товарищей не на верную смерть оставляем?! — воскликнул Изот. — Знать то, чего они не знают, и уехать... Нет, Тихонович, это, пожалуй, похлеще всякого предательства.
4
Поезд шел мимо терриконов шахт Горловского угольного района — седых, угрюмо-молчаливых, мимо покачнувшихся, искореженных взрывами копров и разрушенных эстакад, мимо обезлюдевших шахтерских поселков. В эшелоне налаживался дорожный быт. Женщины успокаивались — фронт отдалялся с каждым километром, опасность оставалась позади.
Солнце клонилось к горизонту. За окном в степи снова громадились глеевые горы, но уже синеватые на фоне оранжевого заката. По ходу состава вдалеке проплыл самолет. Савелий проследил за ним взглядом и тут же успокоился.
— Наш, — сказал Тимофею. — К фронту пошел.
Савелий впервые едет на паровозе, с восхищением смотрит на Тимофея, на Ванюру, бросающего в топку уголь. .
— Да-а, работенка у вас, надо прямо сказать, того... — начал он.
— Что, дядя Савелий? — спросил Ванюра, сверкнув зубами.
— Горячая работенка, говорю, — отозвался Савелий.
Тимофей не прислушивался к ним. Он все еще раздумывал над тем, что произошло в Ясногоровке. Уже сам факт бегства свидетельствует о виновности Недрянко. Какой негодяй!
В паровозной будке шумно: лязгает железный фартук, гудит огонь в топке, парит сухопарник, гремит ходовая часть, стучат колеса, пересчитывая стыки рельсов. Может быть, потому и не услышали они приближающийся гул. Самолет с ревом пронесся над составом, выпустив — очередь из скорострельной пушки. Тимофей затормозил. Савелий, припадая на протез, быстро заковылял вдоль вагонов.
— Воздух! Воздух! — кричал он. — Всем в поле!
Испуганные женщины словно оцепенели, прижимая к себе плачущих детей. Мужчины в тревоге кинулись к своим семьям.
— Всем в поле! — надрывался Савелий.
— В поле! В поле! — повторяли его команду дежурные по вагонам.