Гришка призадумался. А Кондрат вел свое:
— Гляди, домой нагрянут: не прихватил ли и себе чего? А куды участковый смотрел?
Гришка забеспокоился:
— Так то верно, что Петро дал?.. Ну, дед, берегись, — пригрозил Гришка. — Проверю. Тогда уж я на тебе высплюсь.
Кондрат смотрел ему вслед, качал головой, говорил:
— Ох и лют Авдеев вышкребок. Семя злокачественное.
Последние годы Антонида не знала нужды. Каждый месяц Фрося и Андрей давали ей на жизнь. Огород обрабатывала. Особых заготовок не делала: зима, лето ли — всегда все можна купить. Были бы деньги.
А нынче кинулась набрать хоть бы крайне необходимого про запас и не смогла — война забрала. Все же удалось кое-что подкупить. Кое-чем запаслась с огорода. Вот так и встретила зиму.
Оно, может быть, и на дольше хватило бы припасов, да с Фросей беда приключилась. Ничего не жалела Антонида, чтобы поставить доченьку на ноги. А тут еще хозяйка — старуха немощная — у нее на руках. Отказалась брать деньги за постой. «Ты уж не серчай, Антонидушка, — слезливо сказала. — Деньги зараз ни к чему. Харчами плати. За харчи согласна сдавать. А ежели до смерти докормишь — хату отпишу». Куда было податься? Фросину комнатку на поселке, пока она болела, какой-то начальник из управы занял. Деваться некуда. Да и бабку Пастерначку можно было понять. Кому она нужна? Где достанет пропитания? Кто над ней оглянется?
Вот так и ушло до срока то, чем располагала Антонида. На весну только-только повернуло, а есть уже нечего. Голодная пора вползла в их дом.
«А ты сходи к Степаниде, — подсказывала бабка Пастерначка. — Може, и выручит по-родственному. Сказывают люди: живет как у бога за пазухой. — И добавляла, кладя на себя крест: — Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие. Кому — война, а Ремезам — мать родна».
Фрося сердилась:
«Не ходи к ним. Не унижайся».
Сопротивлялась Антонида беде, как могла. Вместе с Фросей обошла окрестные хутора. А ремезовского подворья все же не минула. Тайком от дочери отправилась к Степаниде. Подумала, что ведь и впрямь не чужие. Кому же тогда помогать, как не своим.
И вот стоит она у порога. Смотрит, как пироги Степанида лепит. Раскатает кусок теста, наложит щепоть загодя приготовленной капусты, завернет ее, быстренько пальцами по краям сдавит, снова скалкой пройдется и кладет в сковородку с кипящим маслом.
— Петро и Гринька скоро явятся, — дала понять, что некогда ей привечать непрошеных гостей, потому, мол, и не приглашает Антониду присесть.
Густой хлебный дух и аромат подсолнечного масла кружит Антониде голову. Она судорожно сглатывает подкатившуюся слюну, прислоняется к двери.
— Я на часинку к тебе.
Степанида уже знает, что за этим последует. Уводит разговор в сторону:
— Внучка так и не дождалась?
— Не дождалась.
— Оно и к лучшему, — роняет Степанида. Руки ее проворно делают свое дело.
— Може, и так, — соглашается Антонида. Она не может перечить, не имеет права. — Фросенька вовсе перевелась.
— Вот, вот. Много ли оно высосет у такой матери.
— Трудно.
Степанида будто не слышит. Ножом подваживает пироги, заглядывает, не пора ли переворачивать. А потом все же откликается от печи:
— Время такое, что не дай бог. А тут лишний рот в доме. Гриньку принесла нелегкая. Здоровый как бык — в батю удался. И жрет помногу. Вот и спробуй напастись. Никаких заработков не хватит.
Степанида умеет прибедняться, даже когда пироги на сковороде в масле купаются. Ее нисколько не смущает вот такое несоответствие между тем, что она говорит и что есть в действительности. У Антониды же после этих слов язык не поворачивается просить помощи.
— Все с хаты вынесла, — вздыхает она. И вдруг решается: — Подсоби лихую годину пережить.
Это уже вовсе не нравится Степаниде. Она косится на золовку.
— Что оно мне, с неба падает? Тут уж выкручивайся, кто как умеет. — И добавляет! — Глядишь на иных баб — горя не знают. Ухажерами обзавелись. А те, итальяшки, овес от коней отрывают и зазноб своих подкармливают.
Знает и Антонида таких баб. Только к чему Степанида говорит все это ей?
А у Степаниды так и вертится на языке: «Чего Фроська ломается, недотрогу из себя корчит? Попрошайничать не пришлось бы». Она с трудом подавляет в себе желание высказать все это Антониде. Говорит не без упрека:
— Добро разнесла людям, а ко мне — с пустыми руками. Как же, нашли богадельню!