— Кошмар! Какая неосмотрительность! — не сдержавшись, воскликнул он. — Ну, Толик, ты меня и удивляешь, и огорчаешь. Разве одному можно идти на такое дело?! Пути отхода не продуманы. Никто не страхует. Трудно понять, почему ты еще на свободе.
— Вот и я думаю, — горячился Анатолий, — или он боится гестаповцам попасть на зубы, или провокатор, избравший такой путь, чтобы проникнуть в организацию.
Дмитрий Саввич вдруг сощурился, вопросительно взглянув на Анатолия.
— Третьего ты не допускаешь? — осторожно спросил. — А если этот Иоахим и в самом деле друг?
— Немец? — криво усмехнулся Анатолий.
— Разве не немец Тельман? — напомнил Дмитрий Саввич. — И разве не немцы составляют объявленную вне закона и ушедшую в глубокое подполье компартию Германии?
Анатолий как-то не задумывался над этим. С начала войны для него все немцы были врагами. А теперь впервые подумал, что среди них ведь есть и антифашисты. Вот назвал же Иоахим своего начальника нацистом. Значит сам не разделяет нацистские взгляды, если столько презрения вложил в свои слова. Может, он как раз и есть один из противников Гитлера?
— Вот ты сейчас вспомнил, что ваши взгляды встретились, — вновь заговорил Дмитрий Саввич. — Значит, этот Иоахим видел тебя у мотора. И он знает, что по долгу службы тебе там делать нечего. Если он боится гестапо, ему проще всего было бы задержать тебя и выслужиться.
Анатолий кивнул.
— Но он не сделал этого. Не стал спасать, как ты выразился, «свою шкуру». А спас твою, И при этом немало рискуя, Анатолий снова и снова восстанавливал в памяти, как оно было. Теперь растерянность мастера представилась ему мнимой. Иоахим умышленно долго держал под напряжением неработающий мотор, чтоб вызвать пожар и как-то отвлечь внимание от истинной причины аварии. Нет, тот, кто боится гестапо, не сделал бы этого.
— Значит, первое твое «или» отпадает, — продолжал Дмитрий Саввич. — Ну, а второе... разве только в детективах можно встретить подобное. Ждал бы провокатор, когда тебе вздумается запороть мотор, чтоб оказаться рядом, и не выдать, и помочь замести следы... Вздор все это. В чем-то ином надо искать причину такого его поведения.
— Может быть, у него натянутые отношения с начальником депо? Не помешал мне, чтоб сделать ему неприятность? А? — высказал предположение Анатолий.
Дмитрий Саввич отрицательно качнул головой.
— Такую «неприятность», Толик, может сделать или очень злобный человек, ослепленный местью, или... идейный противник, сознательно идущий на риск ради достижения большой цели.
— Злобным его нельзя назвать, — сказал Анатолий.
— Ну-ка, ну-ка, каков же он хоть есть, этот Иоахим? — заинтересовался Дмитрий Саввич.
— Скорее добродушный, — продолжал Анатолий. — Дядька в летах. Приземистый. Медлительный. Ну, в отношении работы — поискать таких мастеров. За какой станок не станет — ювелир. Наружная резьба, внутренняя, расчеты, подбор шестеренок — все это ему как семечки. Ребят, словно щенков, натаскивает. Только дядя Федор ни в чем не уступает ему.
— Любопытно, любопытно, — проговорил Дмитрий Саввич. Быстро взглянул на Анатолия. — Ты все-таки присмотрись к нему.
Хорош был парк в Алеевке. Разбили его на пустыре в середине двадцатых годов. Деповские, станционные рабочие и служащие, домохозяйки, школьники сажали деревца. А потом в центре поселка он оказался — так расстроилась Алеевка.
До войны тут хозяйничал садовник. Была своя оранжерея. Вдоль аллей и на клумбах высаживались цветы. По вечерам сюда приходили семьями, с детьми — посидеть, себя показать и людей посмотреть. На открытой эстраде играл любительский духовой оркестр...
Ухоженный, красивый был парк. И летний клуб в нем — деревянное оригинально выполненное строение. Кинокартины в нем смотрели, спектакли приезжих артистов, своих драмкружковцев.
А сейчас нет ни ограды, ни клуба, ни скамеек в парке. Все растащили оккупанты на топливо, обогревая себя в лютую зиму сорок первого — сорок второго годов. Нет ни оранжереи, ни цветов. Аллеи истоптаны копытами. Кора на деревьях изглодана полуголодными лошадьми итальянских кавалеристов, устроивших в парке конюшню.
Теперь их нет. Двинулись на Сталинград, оставив после себя запустение и разор.
Летнее солнце припекало, и Анатолий, свернув на боковую аллею, пошел вдоль густо разросшегося питомничка белой акации. В его глубине раздался смех. Анатолий решил посмотреть, что же там такое. Пригибаясь, раздвигая ветки, он нырнул в эту молодую посадку и вскоре увидел компанию ребят. Тут были и постарше хлопцы, и совсем еще подростки. Анатолий почти всех их знал. Они расселись на траве, а в центре расположились Митька Фасон и Фомка Маркаров. Фомка сидел на своем карабине и, зажмурившись, ждал очередного удара картами по носу.