Дыкин смотрел на листовки и все больше свирепел. В его владениях снова чрезвычайное происшествие. Еще недавно Фальге распекал его за листовки, в которых рассказывалось о крупнейшей диверсии на транспорте. А теперь вновь появились эти крамольные листки с наполовину забитой буквой «р». Опять кто-то невидимый мутит народ. И снова Фальге будет размахивать листовками у его носа, и материться, и кричать, что ему, Дыкину, не полицией ведать, а сторожить покойников. Того и гляди, к врагам рейха причислит.
Да, с Фальге у него не совсем гладкие взаимоотношения. Фальге не без основания считает, что он, Дыкин, обманул его, вместо того чтобы разделаться с Пыжовой, попытался сделать ее своей наложницей. Дыкин понимает, что тогда Фальге не мог потребовать от него объяснения, так как сам без каких-либо условий отдал ему эту коммунистку. Менять свое решение Фальге не стал, заботясь о собственном достоинстве. К тому же, видимо, считал, что не так уж и плохо, если большевичка будет жить с представителем оккупационной администрации. Пусть, мол, все видят.
Но он, Дыкин, так и не добился своего. А потом Елена сбежала. Конечно, ей кто-то помог. Дежуривший полицай выскочил на стук в ворота. Какие-то мальчишки, закидывающие их камнями и ледышками, разбежались во все стороны. Полицай не придал этому никакого значения. О бегстве Елены узнал только после того, как возвратился Дыкин и, не найдя пленницы, сбил его с ног увесистым кулачищем. Поиски беглянки оказались тщетными.
Вообще у Дыкина последнее время все идет вкривь и вкось. Все чаще его донимает страх перед будущим. Если немцы проиграют войну... Он ведь теперь связан с ними одной веревочкой.
У него дернулась щека, по телу прошел нервный озноб. «Еще и Недрянко так некстати выехал, — подумал он, забыв, что сам отправил его на несколько дней проверять полицейские участки в районе. — Можно было бы его послать к Фальге на доклад...»
Из депо сообщили, что у них обнаружили листовки, развешанные в цехах, подброшенные на рабочие места. Утром их там не было.
Дыкин не стал докладывать коменданту, решив самостоятельно накрыть злоумышленников. Неплохо бы доказать этому обер-лейтенантику свое умение и желание служить великой Германии...
В механическом цехе он появился в сопровождении начальника депо и двух полицаев. Распорядился:
— Закрыть выходы и входы. Никого не выпускать. Стоять всем на местах!
Начался обыск. Анатолий заволновался. У него еще оставалось несколько листовок для распространения в Крутом Яру. Вечером должен их передать Семену... Как же быть? Неужели вот так, по-глупому... Он бросил но сторонам тревожный взгляд. Увидел внимательные глаза мастера, его легкий кивок. Иоахим медленно, по-хозяйски, заложив руки за спину, двинулся от конторки навстречу начальству. Пройдя Анатолия, приостановился, зашевелил толстыми пальцами, прошептал;
— Тавай, тавай. Бистро.
Закрытый его полной фигурой, Анатолий сунул ему в руку свернутые в трубку листки. Они тут же утонули в широченных штанах Иоахима. Внимание всех было приковано к тому, что происходило впереди, и этого никто не увидел. Мастер пошел дальше, присоединился к начальнику депо и Дыкину, спросил, в чем дело, что ищут, будто в самом деле не знает, и, услышав ответ, удовлетворенно закивал крупной головой. Конечно, у них и в мыслях не было обыскивать немца. Полицаи подходили к станочникам, выворачивали карманы, ощупывали пояса, заставляли разуваться. То же проделали и с Анатолией, он даже рубашку выдернул из брюк. Смотрите, мол, не жалко.
Пока полицаи обыскивали, рылись в ящиках с инструментом, в сумках с едой, Дыкин ощупывал каждого подозрительным взглядом.
И словно одно лицо было перед ним — хмурое, настороженное, не сулящее ему ничего хорошего...
Иоахим проводил их к выходу, пообещал Дыкину понаблюдать за рабочими и в случае чего сразу же сообщить Отто.
— О, мы тут делает дойч порядок, — сказал на прощанье.
А потом вызвал Анатолия к себе в конторку, отдал листовки и битый час выговаривал, как он неосторожен и что не сносить ему головы, если уже дважды приходилось выручать.
— Спасибо вам, — поспешил поблагодарить Анатолий. — Данке большое. Что верно, то верно. Как отец вы мне. Фатер.
— Я-я, — закивал Иоахим. — Затшем погибай так молодой? Борьба только впереди. У тебя борьба. У меня. Отто есть нацист. Иоахим — нет нацист. Иоахим нет помагать Гитлер, нет помагать фашистам. — И вдруг спросил: — Это, как оно... окружьение есть правда?
— Правда, правда, — горячо заговорил Анатолий. — В Сталинграде окружили Паулюса. Целую армию. Посылки вон из Германии штабелями лежат на станции. Не могут дойти по назначению. Перекрыты все подъезды.