Однако эти рассуждения, имевшие цель ввести Дыкина в заблуждение, насторожили его. Этот мотив был хорошо знаком ему. За разговорами об аполитичности науки он когда-то сам небезуспешно прятал свою сущность.
— Да! — воскликнул он так, словно только теперь вспомнил о цели своего прихода. — Вашей машинкой можно воспользоваться?
— Машинкой?
— Ну да. Пишущей машинкой.
«Вот оно что, — подумал Дмитрий Саввич. — Ясно». А Дыкину ответил:
— С удовольствием оказал бы такую любезность, Филипп Макарович. Но ведь ее забрали. Как только началась война — потребовали сдать.
— Жаль, — проговорил Дыкин. — Надо бы кое-что напечатать.
— Чего нет, того нет, — успокаиваясь, проговорил Дмитрий Саввич, поняв, что начальник полиции надеется сличить шрифт и таким образом установить, кто печатает листовки.
— Жаль. Придется поспрашивать еще где-нибудь.
— В управе есть. А у нас сейчас и канцелярия не ведется.
Дыкин сказал, что в управу ему не хотелось бы обращаться, поговорил о том, о сем и вдруг спросил:
— Может быть, покажете свои владения?
Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять истинное намерение Дыкина. Несомненно, это был неофициальный обыск. Вопрос поставлен прямо, и от него не уйти. Дмитрий Саввич снова забеспокоился: если Дыкин войдет в палату к Громову... Но медлить, увиливать — значит вызвать подозрения. И Дмитрий Саввич с готовностью ответил:
— Пожалуйста. Если это доставит вам удовольствие...
Он пропустил начальника полиции вперед. Из шкафа с хирургическим инструментом взял нож, сунул его в карман халата и вышел вслед за Дыкиным. Вскоре Дмитрий Саввич убедился в том, что больные меньше всего интересуют Дыкина. Обходя палаты, он не обращал на их обитателей ни малейшего внимания. Зато дольше задерживался в подсобных помещениях. У двери, за которой лежал Громов, Дыкин спросил:
— И тифозные есть?
— Пока один случай.
Дыкин намерился было идти дальше, не решаясь ее открыть, но, видимо, передумал, обернулся к Дмитрию Саввичу.
— Можете показать?
Дмитрий Саввич молча распахнул дверь, не спуская взгляда с Дыкина и сжимая в кармане рукоятку ножа.
Громов лежал лицом к двери. Он ощутил на себе скользящий взгляд Дыкина, бегло осмотревшего палату. Дверь закрылась. Послышались приглушенные голоса: «Где-то видел этого мужичка. Что-то знакомое...» — «Вполне возможно. Не в пустом мире живем. Среди людей...»
Шаги удалились. Громов напряг слух. Но слышал лишь гулкие удары сердца.
30
В тот же день Маркел повез Громова из Крутого Яра. Это распоряжение Центра Дмитрий Саввич принял по рации после того, как доложил о случившемся. Там считали, что после визита Дыкина держать Громова в больнице небезопасно. Стоит Дыкину только вспомнить... Правда, можно перевести Громова в тайник. Но он почти здоров и может приступать к делу, а подполью дорог каждый человек.
Пока сани кружили по улицам, выбираясь на простор, почти никого не встретили. Падал снег. Одинокие прохожие, узнав старосту, далеки были от мысли, что сидящий рядом с ним, утонувший в тулупе бородач — их бывший секретарь райкома.
В степи поехали медленней. Опасность осталась позади, там, где могли опознать Громова. Встреча с полевой жандармерией не пугала. У них были исправные документы. Маркел оглянулся, с облегчением проговорил:
— Кажись, вырвались.
Громов молчал. Долгие ночи, не зажигая света, просиживал у его койки Дмитрий Саввич. Такими же долгими были разговоры. И он, Артем Громов, все больше убеждался в том, что был по-школярски прямолинеен и в действиях, и в оценке людей.
Снег падал и падал — не спеша, пританцовывая. Их окружила непроницаемая завеса, отторгнув от всего мира. Дорога не накатанная, трудная. Какие сейчас переезды? Раньше в райцентр ездили но делам, за покупками... Нынче сидят по домам. От греха подальше: от новой власти, от немцев. Незачем глаза мозолить. Да и выезжать нечем. Перемело степные дороги, занесло снегом. Торили их лишь саночники, разбредающиеся по хуторам выменивать продукты.
Маркел хорошо ориентировался в заслепленной снегопадом степи. Держался вблизи посадки, вдоль нее правил. Лошади шли тяжело, шагом.
— Вырвались, — повторил Маркел. — К вечеру будем на месте.
Кони захрапели, сдали назад, крупами уперлись в передок саней.
— Ну, скаженные! — прикрикнул Маркел. — ой черт вас мучит?!
Он перегнулся, заглядывая вперед, и вдруг по-разбойничьи свистнул.