— Мне, человеку у вас новому, сразу бросилось это в глаза, — проговорил Рябушин. — Крутой Яр уже не село. Поселок.
Однако спешить с роспуском артели считаю нецелесообразным. Пока еще с заводом утрясется, надо, Игнат Прохорович, сеять и собирать урожай.
— Бесспорно, Александр Иванович, — поддержал его Громов. — Я только хочу, чтобы для нас самих эта пертурбация не явилась неожиданностью, чтобы была проделана соответствующая подготовка. Завод дело государственное. И, конечно, же, землю под него придется выделять. По неплохо заблаговременно продумать, между какими хозяйствами распределить остальные угодья.
— Это мы, Артем Иванович, у себя в райисполкоме прикинем, а тогда уж решим вместе, — сказал Рябушин.
Радостное возбуждение не покидало Громова. Перед его мысленным взором вставал завтрашний день мирный день Родины. После грохота и мглы войны он представлялся тихим, светлым. Это была не холодная тишина покоя в ней уверенно звучали горячие ритмы труда. И пи на миг не прекращалась борьба добра со злом, определяющая главный смысл бытия.
Книга пятая ДОБРЫЙ ОГОНЬ
1
Утренний трамвай не шумлив — со сна люди. Молодые позевывают, а то и сны досматривают. Такой уж это народ: с вечера — не уложишь, утром — не поднимешь. Вот и спешат на остановку, едва продрав глаза. Пожилые выглядят гораздо бодрее: раньше укладываются, зато и день встречают, как-прежде говаривали, с петухами. Они тоже не очень речисты, но уже по другой причине: с годами человек меньше говорит, а больше думает. В это раннее время слышится лишь короткое: «Доброе утро». «Привет». «Салют». А то и вовсе здороваются молчаливым кивком.
Здесь нет отчужденности, обычно свойственной случайным попутчикам, пользующимся городским транспортом. Многие знают друг друга не только в лицо. Еще бы! Изо дня в день встречаются — трамвай возит рабочие смены, курсируя между выросшим в степи заводом и городком коксохимиков. Очень удачно, по-современному разместили проектировщики городок не у стен завода, а подальше, куда не доносятся производственные шумы, где воздух не загрязнен дымом и гарью. Не велика беда, что приходится тратить на переезды какие-то пятнадцать-двадцать минут, зато жилые кварталы овевает чистый степной воздух, а тишина располагает к отдыху. И все это как нельзя лучше восстанавливает силы.
Шестой год ездит Сергей Тимофеевич Пыжов этой дорогой. А казалось, только вчера возвратился в Алеевку. Давно ли сушили и разогревали первую коксовую батарею? А теперь уже четыре дают продукцию. И пусковая — пятая. Вступили в строй действующих новые химические цехи, работает пока единственная в республике установка сухого тушения кокса.
Да, быстро, незаметно промчались годы. Только по тем грандиозным переменам, что происходят в мире, в стране, на заводе, только по тому, как преобразовывается жизнь, как растут, поднимаются дети, и ощущал полет времени. Не опомнился уже под пятьдесят. Посеребрились виски, ослабевшие, припухшие веки нависают на глаза, резче обозначились морщины, складки у рта. Эти изменения во внешности вроде и не огорчают его. Почему-то кажется, что вот таким он. и был всегда. Душа ведь не старится. По утрам выкосит электробритвой седую щетину — и снова молодец хоть куда. Еще и подмигнет своему отражению в зеркале, мол, порядок.
И все же иной раз не без горечи подумает: «Жаль, маловато остается. Хоть круть-верть, хоть верть-круть — кандидат в пенсионеры. А что ж за жизнь без работы?! Так, существование. Сбросить бы этак лет двадцать, да с молодыми силами...»
Нынче у Сергея Тимофеевича неплохое настроение. Вчера вечером закончили расчеты: вполне можно свести к минимуму холостой пробег коксовыталкивателя. До этого он побывал на других батареях и говорил со своими сменщиками. Советовался. Спрашивал, что они думают на этот счет. Иван Толмачев сказал: «Комсомол — «за». Поддержим». Иван комсорг цеха. Машинист он еще молодой, но управляет коксовыталкивателем лихо. Сергею Тимофеевичу нравится его хватка. Работает — любо глянуть: вроде сливаются воедино человек и машина. Это единение и придаеі в общем-то однообразному производственному процессу ту неповторимую красоту, которая невольно восхищает. В Иване Сергей Тимофеевич не ошибся. Загорелся Иван его мыслью.