— Простите, — заговорила Анастасия Харлампиевна, — вы, женщина, пересказывая это, не испытываете смущения?
Недоумение на миленьком личике Маргариты, кажущемся еще более юным в обрамлении седых локонов парика, было неподдельно искренним.
— А что здесь предосудительного? — ответила вопросом на вопрос. — Вполне, естественно, жизненно.
— Но во имя чего? Какова идея?
— У вас, Анастасия Харлампиевна, поистине педагогическое мышление: привыкли все раскладывать по полочкам своих представлений и учебных программ. А то, что не отвечает этим представлениям, отвергаете.
— Чепуха все это, — не выдержал Сергей Тимофеевич, — Вокруг бурлит жизнь — настоящая, интересная, а он, ваш Сергей, выдумывает каких-то призраков, какую-то абсолютно невероятную, не поддающуюся человеческому разуму чертовщину.
Кончилось тем, что Маргарита несколько дней сердилась. А когда сменила гнев на милость — не заговаривала о работе мужа.
Сергей Тимофеевич уже не рад был, что попали они за один столик с Маргаритой. Теперь она, например, старалась доказать, что достаточно поэту, пусть даже шкодничающему в личной жизни, перевоплотиться, стать лирическим героем своего произведения, и он уже вправе выступать учителем жизни. Анастасия Харлампиевна перестала обращать внимание на «благоглупости», как сказала мужу, очаровательной соседки, не вступала с ней в спор, а Сергей Тимофеевич все же однажды сорвался:
— Это что же, узаконенное лицемерие?.. Не согласен.
— Вы, Сергей Тимофеевич, чересчур строги, — не тая улыбку, ответила она.
Мимо них по набережной прошел крупный седой мужчина в шортах и легкой рубашке. У него было строгое, задумчивое лицо. Он, наверное, и не слышал, что рассказывала, повиснув на его руке, молоденькая девушка в пестром пляжном сарафанчике. Маргарита приветливо раскланялась с ними. И когда они прошли, продолжала:
— Я ведь не утверждаю, как некоторые, будто шестидесятилетний Юлий Акимовну приехал с двадцатилетней женой.
Сергей Тимофеевич уважительно посмотрел на знаменитого писателя, которого хорошо знал по книгам и фотографиям, однако без подсказки не узнал бы. Теперь, увидев его совсем близко, расчувствовался:
— Вот за это спасибо вам, Маргарита, превеликое.
Маргарита рассмеялась:
— Не думала, что в таком возрасте можно оставаться идеалистом.
Он серьезно посмотрел в ее безмятежные, смеющиеся глаза и тоже не удержался от улыбки:
— Знаете, как-то приятно на душе, когда о людях отзываются хорошо.
7
Вчера еще Анастасия Харлампиевна вспоминала Аленку, беспокоилась, получила ли открытку с адресом, которую послали ей в первый же день своего пребывания в Коктебеле, замучила Сергея Тимофеевича опасениями, что уедут, так и не повидав дочку, предлагала самим попытаться разыскать ее, а она оказалась легка на помине и нынче заявилась к ним с самого утра.
— Ой, "совсем некогда было, — обнимая мать, ответила на ее упреки. — Тренер не отпускал, мамочка. Новую программу готовим. — Осмотрелась. — Ну, как вы тут?.. — Деловито обошла апартаменты, заглянула на лоджию: — Недурно устроились, очень недурно. И как это вы к писателям попали?
— А так, что и мы не лыком шиты, — отшутился Сергей Тимофеевич.
— Лучше, чем на Донце?
— Красиво, — сказала Анастасия Харлампиевна. — Отец меня по всему берегу прокатил.
— Вот и молодцы, — похвалила Алена. Сидели на своем Донце и ничего не видели. Теперь хоть представление будете иметь... Ну, а вообще, нравится вам Крым? — со своей обычной живостью переметнулась Алена на другое. Они остановились подле искусно сделанной живописной площадки, где среди валунов, дикого камня росли кактусы, цвела юкка, и Алена, не ожидая ответа, продолжала рассуждать вслух: — Конечно, моим дорогим родителям нравится Крым. Они присматриваются, облюбовывают тихий уголок и как только выйдут на пенсию — обоснуются у моря. К ним будут приезжать дети и привозить внуков...