— Коллега, вы рискуете обгореть, — услышал Сергей Тимофеевич и обернулся, чтобы посмотреть: кто же это так истязает себя. Но именно на него смотрел Юлий Акимович и говорил: — Да, да, нынче день обманчивый: бриз освежает, а солнце — злое.
Сергей Тимофеевич. захватил свою пенопластовую подстилку и перешел под навес.
— Спасибо, Юлий Акимович, — поблагодарил. — Можно тут расположиться, подле вас?
— Пожалуйста, пожалуйста... — Он нисколько не удивился, что незнакомец называет его по имени и отчеству, видимо, привык к этому, — Я давно наблюдаю за вами. Вот, думаю, увлекся человек и позабыл об охране труда. Небось, новый сюжет?
— Сюжет? — Сергей Тимофеевич улыбнулся. — Ну да, сюжет. Я сейчас открыл величайшую истину: все беды человеческие проистекают оттого, что сугубо определенные, бесспорные понятия люди воспринимают и толкуют совершенно по-разному.
Глаза Юлия Акимовича заметно поскучнели.
— Ваше открытие, простите, никак нельзя назвать величайшим. Эта истина питает литературу уже много веков.
У него, очевидно, пропал интерес к собеседнику, и он перевел взгляд на море, на белый корабль, плывущий в сторону Феодосии.
Сергей Тимофеевич тоже посмотрел на теплоход, сказал:
— Красавец... — И, помолчав, продолжал: — Естественно, вам, литераторам, известно многое из того, что нам, читателям, приходит как откровение.
— А вы разве не писатель?
Сергей Тимофеевич назвал себя, свою должность.
— Вот оно что!.. И как вам наше общество!
— Присматриваюсь, — отшутился Сергей Тимофеевич.
— О, это сказано по-писательски, засмеялся Юлий Акимович. — Мы — вас изучаем, а вы — нас?
— Только так, — сказал Сергей Тимофеевич. И в этот раз совсем непонятно было: шутит он или говорит всерьез.
— В то же время делаете для себя великие открытия, — напомнил Юлий Акимович.
— Вот именно — для себя. Мы ведь как: живем в новом времени, а все еще подвержены старому. И получается по прежней поговорке: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Так и со мной приключилось. В мыслях не было забираться в эти психологические дебри, а столкнулся с другом и давай доискиваться, в чем же причина, почему схлестнулись. — Сергей Тимофеевич пересказал суть своих разногласий с Герасимом. В заключение словно подвел итог: — Так и открываем уже открытые Америки.
— Зато самостоятельно, — поддержал его Юлий Акимович. — И не умозрительно, а со всей наглядностью, которую может преподать лишь жизнь. Это весьма интересно.
— Вам, может быть, и интересно в том смысле, как простой рабочий приходит к пониманию таких вещей. А меня наглядность, которую все еще, к великому сожалению, преподает жизнь, никак не радует. Вот отдыхаю, а мысли на заводе, спорю с начальником цеха Шумковым, доказываю очевидное. Что здесь хорошего?
— Хорошего, пожалуй, мало, — согласился Юлий Акимович. — Нам ведь тоже... покажи вот такого беспокойного отдыхающего в книге — критики не признают, — Юлий Акимович хитро улыбнулся, — скажут, что в жизни подобного не бывает.
— Почему? Вас же не ругали. Андрей Бочарников в вашем последнем романе, угодив в больницу, ухитряется созвать производственное совещание. Этот эпизод очень волнует. Тут, наверное, все зависит от того, как написано... А критики что ж? Критики тоже бывают разные. Наверное, как и писатели...
— Очевидно, — уважительно сказал Юлий Акимович. И поинтересовался: — Какие же у вас нелады с Шумковым?
Сергей Тимофеевич принялся объяснять, постепенно все больше распаляясь, вычерчивая на песке план коксовой батареи, схему хода коксовыталкивателя. Ему было приятно, что Юлий Акимович внимательно слушает и близко к сердцу принимает его заботы.
— Вот как получается, — уже вовсю разволновался Сергей Тимофеевич. — Нет у меня веры в Шумкова. Пока я тут прохлаждаюсь, и он, чувствую, палец о палец не ударит.
— Все вами рассказанное, Сергей Тимофеевич, в общем-то, довольно интересно. Готовый конфликт, не выдуманный, жизненный. Вполне может лечь в основу книги.
— Вам, Юлий Акимович, видней что это, — заговорил Сергей Тимофеевич. — Между прочим, этот конфликт очень просто решается: приказ директора — и все. У меня с Шумковым конфликт, претензии к его нутру. Конечно, ребята правильно рассуждали, что Шумков не сможет решить такое дело самостоятельно, и советовали идти к Пал Палычу. Но какую позицию займет начальник цеха? Будет ли союзником? Это имеет немаловажное значение при рассмотрении вопроса на высшем уровне. Все же слово руководителя цеха в такой ситуации, пожалуй, наиболее веско. Был бы прежний начальник цеха — Николай Петрович Сивоконь. Вот уж умница! Откомандировали на металлургический комбинат в Бхилаи помогать индусам. На его место как раз и прислали Шумкова — разжалованного директора одного из коксохимических заводов. Казалось, вон какие были у человека горизонты! Должен понимать: не мне оно нужно — всем. А посмотришь — совсем бескрылый.