На противоположном берегу пруда двое, очевидно, заезжих (в сторонке стоял мотоцикл с коляской) «промысловика» таскали раков драчкой — снастью, сплетенной из проволоки, которую на веревке забрасывают с берега, а потом вытаскивают. Драчка волочится по дну, ил промывается, а рак, если попадается, уже никуда не денется. Приспособились охотиться, даже не замочив ноги... Только не очень часто попадается им улов. Видно, уже и выгребать нечего. А ведь было этого добра!..
Вспомнилось, как отец впервые привел его сюда еще пацаном — в ту пору батя позволял себе иногда развлечься. Но тогда не пользовались такими опустошительными орудиями лова. Отец медленно плыл вдоль обрывистого берега, обшаривая руками норы. Время от времени бормотал: «Есть, голубчик...» Кряхтел, выгибался, кривился от боли, доставая очередного рака из его убежища. Они ведь пребольно, до крови, впивались клешнями в пальцы. Иной раз и нырять приходилось, чтобы дотянуться до ускользающей добычи. Потом кричал: «Держи, Сережа!» А он, Сергей, шел с отцовской одеждой и сумкой посуху, подбирал выброшенных на берег раков, хотя и боялся их, однако пересиливал свой страх, видя, как запросто с ними обращается отец.
Отец... Сергей Тимофеевич и сейчас ощущает благотворное влияние этого дорогого ему человека. И сейчас продолжает казаться. будто он жив, только находится где-то далеко в отъезде... Такое же чувство испытывает по отношению к матери, хотя еще на фронте получил сообщение о ее гибели. Быть может, это объясняется тем, что не видел их мертвыми, не провожал в последний путь, не бросал горсти земли в их могилы...
Безжалостная память! Она угодливо напомнила Сергею Тимофеевичу и то, как вслед за письмом отца, в котором он сообщал, что собирается приехать погостить, пришла телеграмма о его смерти, показавшаяся ему чьей-то нелепой, злой шуткой, и то, в каком смятении мчался в Ясногоровку из своих далеких северных краев, а смог явиться лишь к кладбищенскому холмику, обставленному сплошь венками. Это случилось через семь лет после окончания войны. Но отец остался солдатом, не раздумывающим, когда потребовалось броситься на помощь человеку. И пал, как солдат, в неравной схватке с бандитами, не отступив перед их ножами...
Тогда увела его с кладбища тетя Шура — женщина горькой судьбы, дважды вдова, оплакивавшая уже второго мужа. Ее горю он не мог помочь, а видеть, как она убивается... Нет, его самого, ошеломленного, подавленного смертью дорогого человека, впору было успокаивать, утешать. И он поехал к Фросе, узнав, что она была на похоронах...
Один из раколовов перегнал мотоцикл на новое место, а второй, медленно двигаясь в том же направлении, таскал драчку. Сергей Тимофеевич видел и свой берег. Против того места, где был разбит бивак, куда они собирались на обед, молодежь затеяла купаться. Оттуда доносились смех, визг, всплески. Но все это лишь, касалось сознания Сергея Тимофеевича, занятого совершенно иным. Перед ним как бы прокручивались, отснятые памятью, кадры далекого прошлого. Именно в те скорбные дни он понял отца, когда-то говорившего ему о неистребимой и всевластной силе жизни. Побывав в Углегорске у Фроси, услышал от нее то же самое и уже не мог судить ни отца, ни свою двоюродную сестренку за то, что лишившись любимых, нашли новое счастье. Фрося повторила примерно то. что когда-то слышал от отца: «Андрюша всегда со мной. Память о нем священна и для меня, и для Павлика. Но люди живут не прошлым, а будущим...» Это будущее — маленький Андрейка и младшая Тоня — уже топало по земле своими ножками. Дети оставались на попечении бабушки — тетка Антонида переехала к дочери, когда в Крутом Яру не стало колхоза. Фрося продолжала работать начальником внутришахтного транспорта, была награждена орденами Ленина и «Знак Почета», партизанской медалью, «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне» и медалью «За восстановление угольных шахт Донбасса». Ее муж — Павло Дробог, понравившийся Сергею Тимофеевичу своей неуемной энергией и веселым нравом, — осваивал только появившийся на шахте комбайн «Донбасс». Они хорошо, дружно жили и тогда, и потом, спустя много лет, когда возвратившись из Череповца, Сергей Тимофеевич вместе с Настенькой навестил их. К тому времени женщин уже вывели из шахт и Фросю направили в школу ФЗО помощником директора по политико-воспитательной работе. Позже, после окончания областной партийной школы, ее избрали членом бюро горкома партии и назначили секретарем по идеологии. Павлик же оставался на шахте, окончил вечернее отделение горного техникума, стал бригадиром комплексной добычной бригады, лауреатом Государственной премии. Его самоотверженный труд тоже отмечен правительственными наградами. И сами они достойно прожили эти годы, и детей воспитали правильно.