Руки Фроси, державшие извещение, дрожали. Словно не веря в случившееся, словно надеясь отыскать какую-то ошибку, она перечитывала: «Сержант Раздольное Андрей Поликарпович... — Далее — печатный текст: — ...в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был... — И опять чернилами, торопливой скорописью: — ...убит».
Ее снова качнуло. Фрося ухватилась за дверной косяк, подождала, пока окрепнут ослабевшие ноги. Потом вчитывалась в мелкий типографский шрифт: «Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о назначении пенсии...» Указывалось основание — номер приказа народного комиссара обороны. Стояли подписи командира части и начальника штаба.
Фрося плохо понимала, к чему все это. Будто внезапно отупела — так медленно и тяжело ворочались мысли. Ее слуха коснулся старческий надтреснутый голос Пастерначки: «Никак почтарка приходила?»
Подступившее удушье погнало Фросю из дому. Она брела, сама не зная куда, лишь бы подальше от людских глаз. Память подсознательно привела ее к тем пределам, куда их с Андреем — жарких, нетерпеливых — некогда занесла на своих крыльях любовь. И теперь, уже вдова, упала в жухлые травы посреди осенней степи и билась о холодную землю одинокой раненой лебедкой и кричала в яростной тоске — До хрипоты, до изнеможения. В этом буйном всплеске горя была вся она — пылкая, необузданная, непримиримая, гордая.
Вот тогда и решила Фрося уехать из Крутого Яра. «А чего ждать? — подумала она. — На прежнее место — дежурной по станции — не взяли. Теперь ничто не держит меня здесь, никто...»
Возвращаясь, Фрося завернула в больницу к Дмитрию Саввичу — человеку, так много для нее сделавшему.
— Потерпи, потерпи, девочка, — поздоровавшись, заговорил Дмитрий Саввич. — Что ж, если Одинцов распорядился не брать тебя на прежнюю работу. Вот выберусь в обком... Ты еще будешь отправлять поезда!
— Спасибо, Дмитрий Саввич, — тихо ответила Фрося, умолчав о похоронке. Это — ее горе-печаль. Она простилась с Андреем, с дорогим сердцу прошлым, и пусть никто не увидит ее слабости. — Мне ничего не надо, — добавила более решительно.
— Не надо?! Нет уж, голубчик. Посылал тебя на смерть — должен и отстоять.
— Теперь это не столь важно.
— Да-да, — не слушая ее, продолжал Дмитрий Саввич. — Отстоять. И тебя, и Маркела Игнатьевича...
— Я пришла проститься.
— Вот как! Куда же ты собралась?
Фрося сдвинула плечами. Она еще не знала этого.
— Куда-нибудь... — И заключила уже уверенней: — Скорее всего — на шахты. Там сейчас берут женщин.
— Н-да. — Дмитрий Саввич отвел взгляд, потупился. — Тяжело тебе будет... Трудно. — Чувствовал, что говорит совсем не то. Ведь Фрося никогда не искала легких путей в жизни. И он прямо посмотрел ей в глаза. — Ну что ж, знаю — не пропадешь. Но как бы там ни было, справедливость — прежде всего. Правда на свете одна. Я ее найду.
6
Игнат Шеховцов обвел взглядом собравшихся женщин, стариков, шумно вздохнул.
— Не густо нас осталось... Не густо. Вроде не колхозное собрание, а женсовет. Что ж будем делать, бабоньки?..
Он всматривался в посуровевшие лица солдаток и солдатских вдов. Выжидал. А тишина еще гуще стала, напряженнее. Тем резче прозвучал недовольный голос председателя сельсовета Митрофана Грудского, сидевшего за столом президиума:
— Ты на слезу не нажимай. Проводи твердую партейную линию.
Игнат недоуменно глянул на него, сдвинул плечами, сказал:
— Говорить будет уполномоченный райкома.
Митрофан поднялся, откашлялся.
— Задача, товарищи, ясна без лишних разговоров. И нечего питать: «Что будем делать?» Колхоз будем сколачивать. В колхозах наша сила. В колхозе легче...
— Ну, понес! — выкрикнула Мотька. — За колхоз агитирует. Да кто же страну кормит, армию — в такой войне-то!
— Ты, Мотька, экзамент мне не устраивай, — с достоинством ответил Митрофан. — К тому и говорю, что райком партии порешил воскресить из мертвых крутоярскую артель. По такому случаю председателем вам рекомендуем товарища Шеховцова. Товарищ Шеховцов зарекомендовал себя хорошим председателем. И я, товарищи, по поручению райкома прошу вас проголосовать. Кто, товарищи, за товарища Шеховцова И. П., прошу поднять РУКИ.
Проголосовали дружно. Знали, какой хозяин Игнат. Помнили с довоенного времени. А Митрофан продолжал:
— Правильно здесь товарищ Мотька выступала. Надо кормить страну. Красная Армия переломила становой хребет Гитлеру. Теперь, товарищи, идем мы прямым сообщением к геройской победе. Потому — никаких вопросов быть не может. Будем, товарищи, сеять!