«Это, пожалуй, известно, — согласилась Фрося. — Только не ври, пожалуйста, о хорошей любви рассказывается в книгах. А вот о плохом... Разве оно не воспитывает, не предостерегает? Почему бы не говорить и о том, как не надо жить. Прочтет девушка о такой, как у тебя, изломанной судьбе, гляди, убережется от неверного шага в самом начале пути. Ведь страшная у тебя жизнь, Манечка. Страшная. Вряд ли нашлись бы охотницы повторить ее».
«Наговорила, — скептически возразила Манечка. — «Изломанная». «Страшная». Уж как жены терпят от мужей, так не дай бог. Вот где и страх, и ужас измываются, дерутся, изменяют, а своего требуют. Бывает, нездорова, не в настроении, его же, паразита, ублаготвори. Или наоборот: самой бы потешиться, так он, видишь ли, не в духе. И жди, выглядывай того счастья. А я, если хочешь знать, абсолютно свободный человек. Сама себе хозяйка. Во всем. И с мужиками не церемонюсь: надобно мне — приму, нет такого желания ко всем чертям пошлю».
И Фрося не знала, то ли жалеть Манечку, то ли презирать. Попыталась усовестить ее. Сказала, что человек не может, не имеет права так жить. Тем более — женщина.
«Значит, в монастырь идти?! — в ответ запальчиво выкрикнула Манечка. — Так монастырей не хватит. Вон сколько молодых вдов и вдовых невест оставила война! Ты что им предлагаешь? Работать! Растить детей? А у кого их нет?.. — Глаза ее увлажнились, голос дрогнул, изломался. — Для чего же тогда жить?!.»
* * *
На шахте готовится к эксплуатации заброшенный участок. Готовится исподволь, малыми силами, чтобы не отрывать людей от главного, не поставить под удар план, не снизить добычу угля. Сегодня здесь работает Фрося. Послали ее вырубить печь. Ответственное это дело — кому зря не доверят. Разгорячилась Фрося. Сбросила куртку, кофточку. Осталась лишь в лифчике. Обычно женщины так и трудятся в своем бабьем подземном царстве. А Фрося нынче и вовсе на отшибе — поблизости никого нет. Поддернула брезентовые брюки и снова взялась за обушок. Жарко Фросе. Мышцы напряжены до предела. А на душе — легко, празднично. Казалось бы, не ахти какое событие — статья в газете. О ней, о ее ударной работе писали и раньше. Но в этот раз речь шла о делах минувших, о том, что никогда не изгладится в памяти. Статья называлась «Алеевские мстители». Вчера эту газету принесли в общежитие девчонки, обступили Фросю, загалдели: «Садись. Слушай». Одна из них начала читать: «Работает на шахте «Великан» молодая горнячка Фрося Задорнова — мастер угля, активная общественница, скромный, красивый человек. Ее трудовое имя хорошо известно. Но не все знают, что в тяжкие годы оккупации бывшая дежурная но станции Фрося Задорнова являлась участницей героической подпольной борьбы против немецко-фашистских захватчиков. Руководитель алеевской патриотической группы врач Дмитрий Саввич Дубров рассказывает...» Фрося в волнении потянулась к газете. И окружающее исчезло. Она снова была вокзальной уборщицей, добывающей ценные сведения о продвижении вражеских эшелонов, слышала свой голос: «Мне нужен герр комендант», ответ часового, смертный хрип. Это Семен Акольцев снял фрица ударом ножа. Потом она поддерживала пленного летчика Геську Юдина. Их отход прикрывал Семен. Все-все всплыло в памяти.
А сегодня на утреннем наряде вызвали ее и Оксану к начальнику шахты. Там уже был парторг — суховатый, стройный, по-военному подтянутый. Офицерская гимнастерка на нем, как влитая. На груди гвардейский знак, орденские колодки. Спереди ни единой складочки — все они согнаны назад и топорщатся из-под ремня куцым петушиным хвостом. Его все как-то боком разворачивает — по плечо нет правой руки. Видимо, о последней сводке Совинформбюро был разговор. «Ну, девчата, — поздоровавшись, оживленно продолжал он, — продержитесь еще маленько. Скоро придут хлопцы. Гитлер уже не может удержать фронт. Отступают его вояки. Да и самого чуть не укокошили. Покушение готовилось». Оксана усмехнулась: «То ж нэ бэз пидстав у нас кажуть: «Свыни вже нэ до поросят, колы саму смалять». Это было так неожиданно и метко, что даже обычно суровый, неулыбчивый начальник шахты рассмеялся. А потом парторг обернулся к ней, Фросе: «Почему не в партии? Ты же настоящий коммунист. Не только герой труда, но и герой войны! Подавай заявление». Фрося ответила, что мечтает быть в партии, но нет рекомендаций — немного не хватает до года, как она работает на шахте. «Ничего, — подбодрил он. — На фронте по боевой характеристике принимают, а у тебя сразу две — и боевая, и трудовая. Подавай заявление».