— Так вконец опухнешь, — проговорил Анатолий, зевая и потягиваясь. Только позавтракали, «ухо придавили», туда-сюда — и опять кухня пожаловала.
Нормально, — отозвался Митрич. Достал из кармана кусок мела, запасы которого все время пополняет, потому что мучается изжогой, откусил. В запас поспать, в запас поесть горяченького на войне не мешает. Пользуйся и не ропщи.
Не ропщу, Митрич. Констатирую. Давай свой котел. Они и на довольствии в паре состояли. А полагалось котелок на двоих —первого, второго. Как младший, Толик, естественно, взял на себя доставку еды. То уж его забота бегать к полевой кухне или, если это было на открытой местности, пробираться по ходам сообщения в глубь позиций, куда доставляли пищу в плоских заплечных термосах.
Нынче Митричу не сиделось. Засунул за обмотку ложку, повесил автомат на шею, взял котелок, кивнул Анатолию:
— Айда вместе. Там и пообедаем. Погутарим с ребятами, може, прояснится. Что-то и впрямь засиделись.
У кухни уже выстроилась очередь. Повар ловко орудовал черпаком, его помощник выдавал хлеб. Там же стоял старшина — следил за порядком. Едпа увидел Митрича, заулыбался, шумнул на очередь:
— Стой, ребята. Не напирай. — И к Митричу: — Прошу, товарищ ефрейтор. Подходи. Получай котловое довольствие.
Кто-то, видно, из новеньких недовольно заворчал было, но его тут же одернули соседи по очереди. Кто ж в батальоне не знает Митрича! Да что батальон? Полку, дивизии, всему фронту он известен.
А Митрич, передав наполненные котелки Толику, подошел к старшине.
Что слышно? — спросил, — Долго еще будем тут отъедаться?
Старшина оглянулся по сторонам, шепнул:
— Не сегодня-завтра двинем . Еще позавчера приказали спешно пополнить запасы походным довольствием.
То верная примета, согласился Митрич, — Спасибо тебе на добром слове.
Анатолий уже облюбовал местечко подальше от толчеи, окликнул Митрича.
— У вас, оказывается, есть блат, — смеясь проговорил, когда он подошел.
— А как же! воскликнул Митрич. — В Сталинграде сблатовались и, гляди, не отстает. Расторопный старшинка.
Они уже доедали, когда по лесной дороге подъехала крытая полуторка. Машина пробралась между деревьями еще ближе к передовой и стала в густом подлеске.
— Связисты, определил Митрич, увидев, как из будки выбрались два солдата, начали колдовать над какой-то аппаратурой. И фриц! — вдруг воскликнул Митрич, — Гляди, фрица привезли!
Немец был в военном без погон френче. Он жестикулировал, что-то доказывая приехавшему с ними майору. И что особенно поразило Анатолия на ремне у него был пистолет. К ним подошел замполит полка. Уже втроем о чем-то поговорили. Немец пристегнул саперку, взял мегафон, и они двинулись к передовой.
— Во чудеса, проронил Анатолий. Облизал ложку, — Идем, что ли, посмотрим, чего там они...
Возле бочки с водой помыли котелки, а тогда уже вышли к своим окопам. Прибывшие совещались совсем невдалеке. Немец, стоявший спиной к Анатолию, говорил по-русски, очевидно, продолжая все тот же, возникший еще у машины спор:
— Нс выполнить задание только из-за того, что попортился усилитель?..
Но, товарищ Липпс, весь огонь, который раньше обрушивался на динамик, теперь придется принять на себя, — возразил майор.
— Ничего не сделаешь... Я буду левее вон тех трех деревьев.
Немец повернулся, показывая, где именно на ничейной полосе укроется, и Анатолий удивленно разинул рот, узнав офицера, который во время оккупации стоял у них в гагаевке, а потом сдался военкому.
— Что за чертовщина, — пробормотал он.
А майор, наконец, уступил немцу:
— Хорошо, Стефан. Будь по-твоему. Но не начинай, пока не окопаешься. И близко не подходи!
Это он крикнул уже вслед Стефану, вьюном заскользившему по ложбинке.
Немец благополучно пересек открытый участок, юркнул в кустарник. На мгновение появился и вновь исчез. Для всех он, конечно, был своим солдатом, переодетым в немецкую форму. Так считал и Митрич, с волнением наблюдая за его продвижением.
— Отчаянная голова, — проговорил восхищенно. — Куда ж это он подался?
— Своих агитировать, должно быть, — высказал предположение Анатолий. И рассказал, где видел этого немца.
По цепи прокатилась команда приготовиться к бою.
— Вот тут все ясно и понятно, — проговорил Митрич, перекладывая автомат на бруствер. — Не надо голову ломать.
Прошло еще некоторое время. А потом в безветрии тихого, погожего дня донесся и к ним отдаленный, усиленный мегафоном голос: «Ахтунг! Ахтунг! Дойч зольдатен!..»