Что-то произошло с Сергеем, какая-то пелена злости встала перед глазами и как в замедленной съемке стоп-кадра, он вытащил короткий, но массивный металлический прут.
Уход влево от нападающего с приседанием и рука стала подниматься для удара. Долговязый краем глаза заметил угрожающее движение и попытался отклонить голову, рефлекторно оберегая ее, но Сергей и не метил туда, с силой ударив по ребрам. Даже на фоне ветра был слышен тупой удар и рефлекторный резкий выдох.
Как будто столкнувшись с невидимой преградой, он неловко прошел несколько шагов вперед и упал, судо-рожно глотая воздух и кривясь от боли. Не обращая внимания на глухие стоны, Горшенин повернулся к осталь-ным двоим, определяя, кто следующий, но тот, кого звали Саней, выкрикнул отступая:
— Да вы че? Вы че на самом деле творите-то?
И повернувшись, бросился наутек. За ним последовал и главарь. Остался лежать только кашлявший и прихо-дивший в себя третий.
Естественно ни у кого из Горшениных не было желания догонять, как и помогать пострадавшему. Окинув его жестким, без тени сожаления взглядом, Сергей произнес:
— Пошли, захотят выжить, помогут сами себе! Пошли!
Та, белая как мел, ничего не ответив, просто последовала за ним, спрятав в карман пистолет.
«Совсем интересно получается — откуда он у нее? Хотя я догадываюсь», — машинально подумал Горшенин, входя в подъезд.
Раздеваясь в прихожей, бросил взгляд на жену, повернул ее к себе и обнял. В ответ она залилась слезами, прижавшись к нему.
— Я, это у меня впервые! Я и не целилась в него, просто выстрелила в сторону!
— Правильно. Только…
— Это мне папа дал вчера.
— Ха, я так и подумал, но…
— Да это просто газовый пистолет, переделанный в боевой, — простодушно ответила она.
— Ничего себе — переделанный в боевой! Интересно, почему он мне ничего не дал?
— Даст-даст! А этот он дал мне лично, сказав, что это так на всякий случай, для самообороны и стрелять в людей не надо, только если припугнуть. Я и не собиралась снимать с предохранителя. Это само собой как-то получилось!
— М-да, и не очень плохо даже получилось! Ладно, пошли есть!
— Как есть? Мы же уже покушали!
— А, точно! Ну, тогда чаю выпить надо.
— Что, стресс снять? — уже оттаивая от пережитого, улыбнулась она. — А ты ничего, огрел того! А что это ты с собой таскаешь? А? Нунчаки, что ли? — останавливаясь и оборачиваясь и заглядывая ему в глаза, спросила Вика.
— Да какие нунчаки? Просто металлический стержень! Вот, смотри…
Попив чаю, неосознанно вслушиваясь в звуки на улице, они, в конце концов, нисколько не удивились тому, что никто так не приехал: ни милиция, ни скорая помощь.
Все как в порядке вещей: люди подрались, чуть ли не поубивали друг друга и разбежались кто куда. Как ди-кие звери, ей богу. И никто никому ничего не должен. Никого уже не интересовали подобные проявления беспо-рядков. Видимо в городе это были уже далеко не единичные случаи…
Район Барабинска. в/ч ГО.
— Душары! Строится! — раздался голос старшего сержанта Медведева, вошедшего расположение второй роты батальона.
— Замок пришел! Стройся, мужики! — пронеслось по кубрику третьего взвода и взвод, отдыхающий перед ужином, после работ в парке по расчистке снега между закрепленными машинами толкаясь, полетел из прохода, на ходу застегивая пуговицы формы.
— Так, кто у нас отсутствует? — произнес Медведев, расхаживая перед взводом, спешно приводящим себя в порядок. — Ладно, сейчас не важно. Важно то, что дедушки проголодались и хотят пожрать.
Строй молчал, каждый в отдельности желая провалиться на месте, только бы взгляд гориллообразного заместителя взвода не остановился дальше на нем. Третий месяц службы до сих пор не отличался от первого и они с тоской думали о том дне, когда они смогут также, не боясь никого, ждать дембеля! Дембель! Это поистине эфемерное понятие. Магическое слово, от которого сладкая истома прокатывается по телу, но до него, с их дистанции это понятие к ним точно не относится и до него не дожить. Для них оно, хм… Да просто представить пока невозможно!
Все представления об армии, о долге перед отчизной, как бы про службу не говорили в народе, какие бы заве-рениями ни пичкала пресса, разбивались о повседневный быт первых месяцев службы — и тому виной была де-довщина. Правда, после многочисленных арестов военачальников высоких должностей и званий и вообще чисток среди офицерского состава, прямо замеченных за откровенным попустительством посредством старших призывов по отношению к молодым солдатам этот пережиток советского строя в том виде, в каком процветал раньше, был ликвидирован, но не искоренен полностью.
Дедовщина, сколько о ней ни говорили, раньше принимавшая самые разнузданные проявления сейчас приня-ла более скрытные формы, но от этого не стала менее страшной и жестокой. Как говорили, зло посмеиваясь дем-беля «придет и ваше время и вы оторветесь за то, как мы вас гнобили!». Конечно, когда днем присутствовали офицеры, старший призыв держался отстраненно, внешне проводя миролюбивую политику, обучая молодых, но… приходило время отбоя и… Порой ночь проходила спокойно, чаще спокойно.
Здесь в этой воинской части закон, кажется, обошел ее стороной. Частично коснулся, только частично. Нет, никакого мордобоя не было — если и были некоторые тычки, то все деды знали: по лицу ни-ни, только по торсу и то не в одно и то же место. Но это, так сказать, крайняя мера. Много иных способов заставить выполнять прика-зы: а помоги мне пришить воротничок? Что тебе стоит, а? И ждут реакции. Если ты дашь слабину и выполнишь просьбу-усмешку, то и будешь весь срок ходить пришибленным. А, если откажешься… А ну-ка, полетай на тум-бочку через день? Это наряды вне очереди. Сразу станешь шелковый.
Хотя отказывались, и ничего не было, но это зависит от тебя самого — как себя поставишь. Этакая своеобраз-ная школа становления как мужчины, как человека. Правда, несколько дикие критерии, но… это армия. А если к тебе тот же командир отделения начнет цепляться по каждому поводу? Да просто потому, что не так выдыхаешь воздух через нос? Или… Всего подобного не учтешь в Уставе, не обезопасишь солдата от обидных придирок, казалось бы таких же сверстников.
Вот и сейчас явный выдох перегара — не дай бог пожалуешься и тебя вычислят как стукача, лучше кто-нибудь другой, но не ты — витал перед лицами вытянувшихся в струнку солдат.
— Чего молчим, солдаты? Я спрашиваю? Правильно, только вякните! — расхохотался Медведев. — Ваше слово и не требуется! Я ваш царь и бог. Сейчас решим, кто у нас слабое звено. О, Куликов, почему ремень лежит на яйцах? Не по Уставу! Дембель, что ли почувствовал? Рано тебе его чувствовать, но раз ты хочешь, — с этими сло-вами он приблизился к стоявшему во второй шеренге высокому парню, грубо оттолкнул одного из первого ряда и садистски затянул ремень потуже, с нескрываемой злобой глянув тому в глаза, — чего ты вылупилось, чучело? Чего ты вылупился? — с этими словами еще туже перетянул ремень, отчего Куликов как-то странно ойкнул и скривился от боли.
— Ха-ха-ха!!! — раздалось дружное ржание Медведева и нескольких подошедших дембелей, с интересом на-блюдающих за экзекуцией. — Ладно, ослабим, а то сейчас обгадишься тут! А нам еще ночевать под одной кры-шей, бля! Короче ты, Куликов вызвался добровольцем. И за то, что, в общем-то, ты местный — до Новосиба неда-леко, а я гость из Москвы, столицы нашей родины, так сказать да и мужики тоже, то мы радушно примем прояв-ления радушного гостеприимного хозяина столицы Сибири, ха-ха-ха! Вот тебе сотка, дуешь в чепок, — в челове-ческой интерпретации солдатское кафе, где можно купить булочки, молока, сметаны, сладкий коржик. Вообще все те радости сытой жизни, которые тебя окружали в той, доармейской жизни и которые сейчас кажутся тебе несбыточными яствами на фоне каши номер дробь шестнадцать, то бишь перловая каша, которая застывает на тарелке комом серой субстанции или тарелки супа, где плавают две-три плохо очищенных и даже не порезанных картофелины. — Так вот, сто рублей и купишь шесть булочек, три пачки сметаны, нам же скоро домой — нужно подготовится к встрече с подругами, чтоб стояло лучше, — резко придвинувшись и выдохнув в лицо солдату, выкрикнул Медведев, — но это тебе пока не грозит, сосунок…