Горшенин сидел на табуретке перед доисторической буржуйкой и неотрывно глядел на блики огня, прогляды-вавшие из-за прикрытой створки. Справа невдалеке в неярких отсветах, отбрасываемого печкой спала Вика, на-крытая двумя одеялами поверх шубы, в которой она приехала и которые они ни на секунду не снимали. Слева… слева лежали продукты, те, что смогли собрать наверху, в частном доме Лепиных.
Они вот уже четвертые сутки сидели здесь после приезда в город. Именно сидели, ожидая смерти, да-да, смерти последних жителей, не нашедших приемлемой конуры для продления жизни. К этому их подвигли кон-такты с людьми в первый день приезда. Сейчас они ждали чужой смерти, подспудно понимая, что вместе выжить легче, но… та позиция, которой решили придерживаться остатки людей не оставляла надежды на сплоченное выживание. Приходилось ждать, затаившись как крысы, пока возможная угроза от себе подобных самоустранит-ся…
…Надпись на знаке «Новосибирск» говорила, что они уже дома, только что преодолели мифическую черту города, но никаких огней, света фар ехавших машин не было — просто знак, за ним неизвестность, в которой при-дется приспосабливаться и выживать. Они почти не разговаривала по дороге, оглушенные трагедией. Солдаты к тому же чувствовали неприязнь Сергея и старались не разговаривать с ним, только когда он что-нибудь спраши-вал у одного или другого конкретно. Да и его жена, его жена, Вика… Благодаря ей они не поубивали друг друга там… но и она тоже отделывалась скупыми фразами, но того злобного огня в глазах, как у мужа не было.
Вообще все четверо не знали, что их ждет впереди, в будущем, какой бы длины ни было это будущее. Они не строили никаких планов, тем более общих. У них была одна цель — город. Что и как они будут делать дальше — не обсуждалось. Какое-то направление дальнейших действий озвучил Сергей перед въездом сказав, чтобы они довезли до их дома. Улицу он не назвал, за него это сделала Вика, потом добросят до дома родителей Вики и все, они свободны.
«Чтоб глаза мои вас не видели», — под конец буркнул он, поправив автомат между ног.
Сидевший на заднем сиденье Олег Романов, как представился он, только бросил на него осторожный взгляд, перевел на Игоря, поймал его взгляд и опустил глаза — ему было страшно: дом? Дома он уже не увидит. Москва далеко, а где они остановятся, найдут ли родственником Куликова, неизвестно.
— Так, приготовились, въезжаем — если кто-то выскакивает на дорогу или останавливает машину — останавливаемся и расстреливаем! — произнес сидевший с краю Сергей, когда машина миновала переезд. Мимо промелькнула темная, частично затемненная с выбитыми стеклами будка стрелочника. Впереди, где-то далеко впереди все же были отблески огней, но уж очень далекие и слабые.
— Так сразу и стрелять? — переспросил водитель, уже имевший на счету одну человеческую жизнь — водителя танка — и как данность встретил это сообщение.
— Да! Ничего путного они не скажут — будут просить, это в лучшем случае, а в обычном начнут угрожать. Так что лучше не давать им времени подготовиться к отпору, а сразу врезать по рогам! — ответил Сергей.
— Но нам все равно надо будет останавливаться, чтобы открыть двери и стрелять! — не унимался Игорь.
— На месте будем разбираться. Проще вообще не останавливаться. Но если подобие баррикады… В общем, разберемся на месте.
— Ладно.
Притихший, мертвый город выглядывал в свете фар, вначале прикрывая ужасы катастрофы, затем, как бы собираясь с силами и смелее показывая вначале редкие закоченевшие фигуры. По мере проезда перекрестка на Учительскую появились десятки тел, частью припорошенные снегом, а в основном просто лежавшие в тех позах и местах, в каких их застала смерть. Заиндевевшие, сверкающие в лучах фар белые лица отражали раз и навсегда не стаявший снег со щек, лбов, глаз. Скрюченные пальцы порой вообще без перчаток, а может уже после смерти снятые другими, непокрытые шапками головы, застегнутые или наоборот распахнутые полы шуб, какого-то совсем уж необычного тряпья поверх другой одежды… На всех странное выражение лиц, как бы во-прошающих: «И это происходит со мной?!»
Взгляд, пока насытившийся видом открытой смерти бегает по темным окнам домов, пытаясь выискать при-знаки живой человеческой активности, но натыкается на разбитые окна… Смерть и холод проник в эти жилища, вначале остудив, а затем переморозив системы отопления. И так во многих квартирах.
Сергей представлял, как метались тогда аварийные службы, устраняя, пытаясь устранять одно за одним по-вреждения тепловых сетей, но не успевая и наверняка придя к единому решению или просто единоначально, сей-час не важно, начали отключать обреченные, уже обреченные дома, затем улицы, кварталы от ТЭЦ, в которых уже явно испытывался недостаток горячей воды, застывавшей бурыми наплывами технической воды на улицах. Один из таких наплывов они только что переехали. Здесь, похоже, вылилась не одна сотня кубометров воды… У края моря-катка наполовину вмерз труп человека, чуть в стороне еще и еще…
Заиндевевшие машины покрыты белым налетом снега и изморози. По большей части автомобили стояли у обочин, но некоторые поперек дороги там, где их застала поломка или просто заглох двигатель и его хозяин не смог завести. Это были обыденные ситуации с машинами, но были и носящие катастрофический характер — перевернутые, столкнувшиеся, иногда с замершими пассажирами и водителями внутри они безмолвно показывали-рассказывали о трагедии, приключившейся с ними.
Еще другая категория имела более ярко выраженные последствия аварий — здесь даже изморозь не могла скрыть в свете фар последствия вспыхивавшего на короткий промежуток времени пожара. Обгоревшие, почер-невшие остовы машин, столкнувшиеся, перевернувшиеся или просто стоящие в стороне — все они застыли, вмерзли в лед безмолвными деталями к декорациям ужасного представления, главную роль в котором играли трупы, трупы и трупы, при приближении к площади Калинина устилавшие тротуар, пешеходные переходы, про-сто лежавшие в самых разных нелепых позах. Везде.
Мертвые окна домов, выбитые стекла, свисающие оборванные провода, в некоторых местах соприкоснове-ния с огнеопасными компонентами очертившие свое деяние черным обугленным орнаментом и ветер, тихий, еле слышный звук ветра, витавшего между улицами разносил заунывную песнь смерти, воспевая ее нечувствитель-ные к холодам и все треволнениям прелести, зовя и маня к себе новые жертвы… Все подобные следы вышедшей из-под контроля стихии и ее последствий были частично прикрыты небольшим количеством снега.
«Странно, у нас там его намело намного больше!» — пришло сравнение Сергею.
— И что, это везде так? — спросила Вика, глядя на все эти последствия отсутствия Солнца в небе.
— Не думаю — вон, посмотрите в сторону площади Ленина — там еще горят огни, — воскликнул Игорь, остано-вив машину, не закончив полукруг по площади. — Поедем туда? Правда, поворот налево запрещен!
— Ха-ха-ха! — неожиданно рассмеялся… Сергей! — Нет, туда к людям мы с Викой, по крайней мере, не поедем. Когда нас высадите, езжайте хоть куда, а сейчас давай туда, где намечена первая контрольная точка.
…Подъезжая к их дому, они уже чувствовали беду, смертельную рану, нанесенную природой и отсутствием людей.
Дом стоял темным изваянием без каких-либо огней в окнах. В некоторых разбиты стекла. Уже зная ответ, Сергей все же указал въезд во внутренний дворик, предупредив, чтобы полностью не въезжал, а остановился… Вот, стоп! Все давай назад. Он увидел все, что было нужно — стекло в кухне их квартиры отсутствовало. Больше ничего не нужно знать, — подумал он, встретившись с взглядом Вики.
Сдав назад и начав выворачивать влево, увидели впереди три фигуры. Живые фигуры! «Камаз» остановился и пока Куликов переключал передачу, пассажирское стекло вдруг подернулось мелкой стекой трещин — в них стреляли и пуля только что взвизгнула слева от головы Сергея.
— От сука! Сейчас погоди! — с каким-то злорадством натянув на лицо респиратор — их у вояк оказалось не-сколько и два из них солдаты предложили им, чтобы не заморозить легкие — он открыл дверь и вывалился на улицу, перед этим крикнув: — Вика, на пол! На пол!