Но Йер и этого как будто, не замечала. Ее темные печальные глаза отчужденно смотрели на все, что ее окружало. Она словно пыталась понять, где находится. Ее состояние тревожило меня, но когда я задавал ей вопросы, она только пожимала плечами или вообще меня не слышала. Я ожидал, что она впадет в цурацал, но и этого не произошло.
- Йер, - сказал я ей однажды, - ты что-то скрываешь от меня. Мне кажется, ты страдаешь.
- Страдаю? Что это значит? Когда болит здесь?
Она указала рукой под левую грудь.
- Да, когда болит здесь, Йер... Странно, я думал, вы, превениане, можете только печалиться, но не страдать.
- Я уже могу, Луи.
- Тогда я хочу разделить твое страдание. Может быть, я тебе помогу?
- Меньше всего ты можешь мне помочь...
Мы стояли в парке, глядя на яркое созвездие, которое пылалр самыми разными красками - зелеными, желтыми, белыми, голубыми - как гигантский фейерверк. Йер не отрывала взгляда от созвездия. Ее смуглое продолговатое лицо было окутано полумраком и скорбью, и в тот момент я мог поклясться, что это не было выражением обыкновенной превенианской печали. Это была чисто земная скорбь!.. Йер протянула руку к черному пространству за "окном".
- Посмотри на эту бесконечность, Луи. Она - холодная, равнодушная, слепая. Она создает и разрушает безо всякой цели, безо всякого смысла. И наш разум никогда не постигнет ее, не сможет преодолеть... Может ли это сделать любовь?
- Я тебя не понимаю, Йер.
- Ты говорил мне, что у вас, на Земле, любовь - нечто биологически и психологически предопределенное, она соединяет мужчину и женщину, людей одной страны и людей разных стран...
- Да, но соединяет их, увы, и ее сестра - ненависть. В этом-то и заключается драма человечества, Йер.
- Значит, - продолжала Йер, всматриваясь в созвездие, - любовь преодолевает пространство?
- Возможно. Но наши соседи с юга, испанцы, имеют поговорку: с глаз долой - из сердца вон! Боюсь, что они правы...
- Да, понимаю. Любовь - как свет: преодолевая расстояния, она теряет свою энергию. Ты это хочешь сказать, Луи?
- Приблизительно.
- Это ужасно, - тихо сказала Йер Коли.
Она обняла меня и мы долго стояли так - одни, перед открытым окном во Вселенную, два огонька, две частички жизни, затерянные в ледяном мраке пространства. Я сильно прижимал Йер к себе, чтобы избавиться от безотчетного страха, который сковал мое сердце. Я спрашивал себя, что мучает Йер и почему она так упорно молчит...
На другой день я нашел ответ. В тот роковой для меня и для Йер день меня вызвал Бан Имаян в Большой зал Дома Разума. Переступив порог зала, я смутился: он был переполнен превенианами. Здесь собралось все пятитысячное население Большого дисколета, включая и детей от двадцати лет и старше. Короткие туники создавали цветовую феерию, и картина была бы веселой, если бы не печальная застылость лиц.
- Подойдите к нам, Луи Гиле, - услышал я голос Бан Имаяна.
Он сидел рядом с Лала Ки и Ртэслри на подиуме у трехэтажного "рояля". Я взошел на подиум. В первых рядах зала я заметил Йер и Бен Коли. Бен кивнул мне, ободряя, а Йер опустила голову. Кил Гиле, сидящий между ним,и, улыбнулся мне, а потом вызывающе поглядел на превенианских мальчишек, явно гордясь тем, что его отец является предметом всеобщего внимания. В этом зале он один, кроме меня, мог улыбаться.
Бан Имаян жестом пригласил меня занять место рядом с Высшим советом и, когда я это сделал, обратился к залу;
- Превениане. - произнес он весьма торжественно, - среди нас находится наш друг Луи Гиле. Мы позвали его для того, чтобы обменяться с ним мнениями и попрощаться. Наш Эксперимент подходит к концу. Мы летим сейчас всего лишь на расстоянии четверть галактического года от Земли.
Слова Бан Имаяна были настолько неожиданны для меня, что в первый момент я их не понял. Когда же осознал, весь похолодел. На какой-то миг зал исчез в сероватой мгле, и я едва удержался на своем силовом стуле. В голове у меня воскрес вчерашний печальный разговор с Йер Коли. Меня охватило отчаяние.
- Мужайтесь, Луи, - прошептал Ртэслри, наклоняясь ко мне.
Мужаться? Легко сказать. Эти превениане бесцеремонно оторвали меня от земного бытия и теперь, когда оно потеряло для меня всякий смысл, бесцеремонно возвращают туда. Мне хотелось встать и выразить свой протест, но не было сил.
- Луи, - мягко сказал Бан Имаян, - мы вас понимаем. Выслушайте нас и попытайтесь и вы нас понять. Поверьте мне - то, для чего вы предназначены, стоит вашей жертвы.
- Слушаю вас, секл Имаян.
Старый мудрец положил руку мне на плечо, как будто хотел меня поддержать. В его печальных глазах светилась искренняя любовь, и я не дал воли резким словам, готовым сорваться с моих уст.
- Вы не раз спрашивали, - продолжал Бан Имаян, - в чем заключается наш Эксперимент и какова наша Миссия, кто мы такие и откуда. Йер Коли нам рассказывала, что вас удивляет наш смех с закрытым ртом, наша неспособность улыбаться... Ну, ладно, давайте с этого и начнем. Не догадываетесь ли вы сами, кто мы такие и откуда мы?
Я посмотрел в лицо Бан Имаяна, посмотрел на превениан в зале.
Нет, они не были похожи ни на одно из инопланетных существ, которых я встречал в Галактике, несмотря на то, что внешнее сходство все же было. Но они стояли настолько выше всех, и я свыкся с мыслью, что они пришельцы из какой-то другой Галактики.
- Луи, вам ничего не подсказывает фигура на фронтоне нашего Дома?
Внезапная догадка заставила меня вздрогнуть, но я тут же ее отбросил. Это было невозможно, немыслимо, невероятно...
- Но это - истина, Луи, - кивнул Бан Имаян. - Нашей родной планетой является Гриз. - По залу прошел шумок, но все быстро стихло. Я встретился взглядом с Йер. В ее глазах словно скопилась вся скорбь Серой планеты.
Бан Имаян отпустил мое плечо и теперь уже говорил, обращаясь и ко мне, и к своим собратьям в зале:
- Гриз - это будущее Эргона, Луи Гиле. Эргон - это прошлое Гриза... Действительно, на Эргоне цветут улыбки, в то время как на Гризе с незапамятных времен улыбка трактовалась как антипланетное явление. В этом, возможно, - добавил Бан Имаян с печальным бульканьем, - единственное существенное различие между этими двумя цивилизациями. А в остальном - то же самое замораживание социальных отношений, то же стремление к вечному Статус-кво, одно и то же направление деградирующей мысли. На обеих планетах техника уничтожения и господства, сосредоточенная в руках меньшинства, опередила нравственные требования, рост духовных потребностей. Прежде чем прийти к идее свободы и самоуправления, охахохи двух планет раз и навсегда были загнаны в ловушку - одни антеннами на головах, другие - силовыми дорожками и страхом перед Ни Гил...
- Но вы, Бан Имаян, как сохранили себя вы?
- Наши прадеды были - употребим знакомое для вас название интелохахохами на Гризе, Они создали всю автоматику планеты: построили Великий Центр и шахты космических лучей, которые сделали бессмысленным любое сопротивление и любой бунт. Они, увлеченные научными идеями и жаждой привольной жизни, опутали планету неразбиваемыми цепями. Но когда опомнились, а опомнились они, потому что Великий Центр добрался в конце концов и до них самих, было уже поздно. Вырождение мысли, серость духа зашли слишком далеко. Появились и восьмерки-гризеры... Тогда среди интелохахохов родилась идея спасти то, что еще можно было спасти - остатки гризианского разума. Они решились на бегство с Гриза...
Бан Имаян помолчал. В зале раздался общий вздох.
- Сначала они попытались изолироваться на самой Гриз. Они группами уходили в малонаселенные места, главным образом,-в горы, создавая "антиобщины" - то есть пытались создать образ жизни, противоположный установленному, отказываясь от своих прямых обязанностей. Но Гризерство одним нажатием на клавиши подняло в воздух их антиобщины, а гризианские охахохи смеялись над ними.
Большинство интелохахохов чувствовали, что сами начинают деградировать. Первым предложил бегство с Гриза тот, кто когда-то изобрел антенны. В руках интелохахохов были знания и все еще - большая часть техники планеты. Они тайно собирались в ледяных пещерах одного из полюсов... Мы не знаем точно, как все произошло, но в конце концов им удалось построить несколько дисколетов и вылететь в Космос, при этом они дали клятву никогда больше не возвращаться на Гриз.