Стэприх провел дрожащей рукой по волосам Венэли и громко шмыгнул носом.
— Спи, милая. Сон — лучший лекарь. А мы будем все время рядом. Спи…
Стоя в воде, Непи смотрел на них, слушал и не слышал слова старика. Пальцы его все крепче сжимались в кулаки.
Продолжая приговаривать и поглаживать голову Венэли, Стэприх взглянул на Непи. Увидев его перекошенное лицо, художник предупреждающе затряс свободной рукой, задвигал бровями, указывая глазами то вверх, то на Венэлю. Умолял сдержаться сейчас.
Непи несколько раз сжал и разжал дрожащие от бессильного гнева пальцы, затем наклонился и принялся яростно плескать в лицо водой. Овладев собой, он, избегая взгляда Стэприха, вылез из Реки и сел подле Венэли.
— Чем сидеть тут и злиться, пойди лучше и добудь пищи, — сказал старик. — Чтобы скорее поправиться, ей нужно много есть. Я побуду с ней.
Непи поднялся и пошел вдоль Реки, прислушиваясь. Крики всегда указывали место, где упала пища, где идет жестокая драка за обладание ею.
Когда Непи вернулся, Венэля спала. А художник марким черным камнем рисовал что-то на земле. Этим же камнем он нарисовал образ Дикты на сшитых вместе одеждах. Стэприх растолок его в ямке и смешал с водой, получилась черная жижа, взял широкую плоскую щепку и ею стал наносить линии на материю.
Заслышав шаги Непи, Стэприх оглянулся. Увидев своего воспитанника, он поднялся с корточек и заспешил навстречу.
— Она спит. Я еще раз намочил одежду. И теперь она проспит долго. Давай сядем где-нибудь в сторонке, чтобы наши голоса не разбудили ее невзначай. Ты, я вижу, с добычей. — Стэприх указал на три круглых каравая, которые Непи прижимал к груди.
Юноша протянул их художнику. Потом молча достал из-за пазухи еще три каравая.
— Ого! Славная добыча! Этого хватит на 2, а то и на 3 дня. — Старик быстро оглянулся по сторонам: не видит ли кто, каким богатством они владеют. Но к счастью поблизости никого не было, все отправились на поиски пропитания.
— Пойди, умойся. У тебя разбита губа, — сказал Стэприх.
Непи осторожно потрогал нижнюю губу и поморщился. Ерунда! За пищу всегда приходится драться. Если не драться, умрешь с голоду.
У Реки он присел на корточки и стал промывать ранку. Затем промокнул аккуратно рукавом и оглянулся. Венэля спала, Стэприх сидел под деревом и жадно ел. Голодный и оборванный, он вызвал у Непи жалость. Ему стало стыдно за то, что он накричал на старика.
Подойдя к дереву, Непи сел. Стэприх протянул ему большой кусок хлеба.
— На, поешь. Остальные я припрятал, чтоб не мозолили людям глаза. — Он положил руку на завернутые в кусок старого холста хлебы.
Непи отломил кусок и стал медленно жевать. Так приучил его с детства Стэприх — чем лучше разжуешь пищу, тем дольше будешь сыт.
Снаружи пища была золотисто-желтой с коричневатым оттенком. «Как кожа у Венэли», — подумал Непи. Белой и пористой внутри. Сегодня ему досталась очень свежая пища, еще и завтра, и послезавтра она не засохнет.
Пища… Хлеб… Непи подумал, что старики чаще называют пищу «хлебом», а молодежь — наоборот. Зачем разные названия, если пища одна? И что такое «хлеб»? Вообще есть много непонятных слов. Они есть, люди произносят их, но непонятно, что они означают. Может быть они означали что-то раньше, что-то, чего сейчас уже нет?
Насытившись, старик и юноша напились из Реки, постояли подле спящей Венэли и вернулись под дерево. Они любили сидеть плечом к плечу, прислонившись спинами к неровной коре. Серовато-белые листья укрывали их от взгляда Всемогущего, создавали ощущение уединенности, которую мало ценили в Мире. Уединение хорошо лишь в четырех случаях: в любви, во время еды, сна и испражнения.
Непи и Стэприх уединение было необходимо для беседы.
— По-прежнему злишься? — тихо спросил художник.
— По-прежнему.
— На кого? На него? На Всемогущего?.. Это бессмысленно — он выше и сильнее всех нас. Это опасно — он покарает тебя. Это неверно: раз он свершил суд, как ни тяжко нам, придется признать, что Венэля повинна, и смириться.
— В чем она повинна?! В чем?
— Не знаю. Нам дано понять лишь малое в деяниях Дикты. Но мы знаем истину: его поступки ВСЕГДА справедливы. Нужно не роптать впустую, а искать свою вину, за которую наказаны.
— Венэля… — начал запальчиво Непи.
— Погоди! Дай договорить… В молодости я был жестоким. Гораздо хуже вас. Отнимал хлеб у детей, лишившихся родителей, потому что это легче, чем отнять его у взрослых. И Дикта, спасибо ему, жестоко наказал меня. Три дня я лежал больной и голодный. Никто не принес мне и глотка воды. Все обходили стороной. За эти дни я понял, каково живется сиротам. Всемогущий вразумил меня, заставил пережить их мучения, одиночество и беззащитность. И когда выздоровел, я нашел вас: вы оба были малы и ваши матери умерли, а отцы не желали вас знать.
— Дикта! Только он заставил меня обратить взгляд в сердце.
— Дикта тут ни при чем! Это пришло не снаружи, а изнутри — из твоего собственного сердца.
Художник покачал седой головой и вздохнул.
— Как ты можешь даже думать так?! Сейчас в тебе говорит только злоба. Кто создал Мир и людей?! Кто дал им свет и воду?! Кто одаривает нас пищей и одеждой? Дикта! Кто гасит свет, чтобы мы могли спокойно спать ночью? Создатель! — Стэприх воздел руки к небу.
— Кто наказывает невинных? Кто заставляет рыть никому не нужную Шахту в поисках воды, когда рядом течет полная до краев Река? — продолжил издевательским тоном Непи.
— Замолчи! — вконец рассердился старик. — Замолчи хоть ради Венэли. Если его гнев падет на тебя, ее и ваших будущих детей некому станет защитить и накормить! А если на них?!.. За твои грехи?.. Шахта не нравится! Когда иссякнет вода, рыть будет поздно! Раз Создатель сказал, что это случится, значит вода иссякнет!
Стэприх замолчал и отвернулся. Некоторое время стояла тишина. Стояла достаточно долго, чтобы художник начал думать, что ему удалось образумить парня. Но он ошибался.
— Создатель… Всемогущий… Да-а… — тихо произнес Непи и, прищурившись, посмотрел в бледно-золотистое небо, лившее свой свет на Мир. — Но не слишком заботливый и добрый. Даже… да каждый знает, что нужно людям. Чтобы мы не дрались из-за пищи, чтобы не голодали дети, чтобы не болели, чтобы Мир стал мягче, чтобы не был так тесен и жесток. — Юноша махнул рукой. — Сам знаешь.
— А если это не секрет для каждого, то для Дикты и подавно. Если он всемогущ, значит способен создать такой счастливый Мир, о котором мы не можем и мечтать. Или он не всемогущ?.. Или он жесток?.. Или то и другое вместе?..
Стэприх ответил не сразу. Некоторое время он сидел, закрыв глаза и нахмурив брови, прислонившись затылком к стволу. Потом глубоко вздохнул и раскрыл глаза.
— Хорошо… Давай поговорим серьезно и совершенно откровенно. Давно уже чувствую, что нам пора поговорить о самом главном. Но все боялся из-за девочки. Есть знание, тяжелее камня. Я не знаю, не подогнутся ли под этой ношей твои ноги, и вообще, что ты станешь делать. Но сегодня чувствую, это неизбежно. Но смотри! Если ты сделаешь девочку несчастной, возненавижу тебя!
— Тебя не устраивает наша жизнь. Ты ищешь иной. Счастливой. И спрашиваешь: есть ли она? Уверен: есть. И все наше бытие здесь — всего лишь ее тень. Ты спрашиваешь: где она, если есть? Там, на небесах, откуда исходит свет, где живет Дикта, там эта жизнь…
Непи поглядел на старика с изумлением, потом покачал головой.
— Ты не можешь знать этого. Ни ты, ни кто другой не жил там и не может сказать, что там есть, а чего нет. Или ты считаешь, эти истории наказанных о прекрасном мире, которые все почему-то зовут Светлым Будущим и о котором они ничего толком не могут рассказать, кроме того, что он прекрасен, это правда?
— Это не сказки. Наказанный Всемогущим сохраняет память о недостижимом и прекрасном, чтобы не грешил более и стремился к Светлому Будущему всю оставшуюся жизнь. Некоторым Дикта даже дарует счастье увидеть и не забыть. Старый Пдисбуд может поведать тебе о небесах.
— Что?
— Спросишь сам. Но даже наказанные сохраняют память о том, что на небесах чудо как хорошо. Что Дикта, говоривший с ними, добр и справедлив.