Кажется, жизнь широко улыбнулась Романовой. Даже внешность ее приукрасилась моложавой статностью и гармонией черт, которую некоторые женские лица обретают исключительно в бальзаковском возрасте. Однако умиление, не успев расцвести, спотыкается о слова, записанные в октябре 1937 года в дневнике друга улановской семьи: «Мария Федоровна жаловалась на свою сердечную судьбу. В театре танцевала в самые «пустые» годы — первые годы революции (и врет, потому что танцевала и до войны, но, очевидно, ни черта из нее не вышло). В школе вот тоже так: сколько раз готовит выступления для каких-нибудь ответственных концертов, а потом они срываются… Никогда не пожалеет школы — что-нибудь получить и уйти на покой. Получает гроши в школе».
Поистине вопрос не в том, что человек видит, а как видит. Галина Сергеевна с гордостью называла отца и мать «верными и преданными тружениками» балета Мариинского театра.
О, как этого мало для артистов, коим свойственно даже при самом трезвом взгляде на свои способности жалеть об упущенных возможностях «посидеть на коленях у фортуны». Любое дарование жаждет признания, и если эту жажду не утолить, наступает пристойное, но засушливое существование. Оставалось одно: несыгранное, втайне передуманное реализовать в дочери. Поэтому они исподволь готовили Галю к танцевальной профессии с младенческих лет, пристально наблюдая за ней глазами педагогов. Можно смело сказать, что преподавательскую практику Мария Федоровна начала со своего ребенка. Родители, натаскивая девочку в балетном ремесле и образовывая в хореографическом искусстве, привили ей наиважнейшую способность — свободно мыслить категориями своей профессии. А далее как Бог даст, ведь законы природы отступают перед тем, кому покровительствуют небеса.
Сергей Уланов и Маруся Романова знали друг друга с ученических времен. Их разделяли четыре класса, но репетиции и испытательные вечера в школьном театрике, выступления на сцене Мариинки во «взрослых» спектаклях постепенно разворачивали их судьбы друг к другу.
Сергей Николаевич по примеру многих коллег предпочел выбрать жену из «своих». Разумная Мария Федоровна, не слишком уповавшая на карьерное везение, с интересом прислушивалась к классным дамам, которые внушали девицам преимущества брачного союза с училищными ухажерами и всячески отвращали их от богатых волокит с греховными намерениями.
Между ними всё было решено в мае 1907 года, во время московских гастролей артистов императорской балетной труппы под управлением Михаила Фокина в театре «Эрмитаж». Почти каждый вечер шли представления, что, однако, не помешало Сергею Уланову выкроить время для признания в любви. Маруся благосклонно приняла его предложение. Нареченная была выше ростом, наивнее и общительнее будущего супруга. Тот выказал врожденную корректность даже в любовных излияниях. «Оно и к лучшему», — рассудила Мария Федоровна и оказалась права. «Отец любил свою семью, всегда и всячески старался облегчить жизнь маме, очень внимательно и нежно, правда, почти без всяких внешних проявлений, относился ко мне, и я, без поцелуев и ласковых слов, знала об этом так же верно, как то, что по утрам встает солнце, а вечером зажигаются звезды», — вспоминала Галина Уланова.
Вернувшись в Петербург, Сергей и Мария обвенчались. Свекровь дала благословение молодым с условием, чтобы невестка обязательно родила ребенка. Так благодаря бабушке появилась на свет Галя.
Она любила сквер у Большого театра — особенно в мае, когда цветущие кусты сирени роскошным благоухающим орнаментом оформляли пространство перед его фасадом. Здесь ее родители решили пожениться. В Большом, после шестнадцати триумфальных лет, завершилась ее карьера балерины, и оттуда Уланова отправилась в последний путь на московское Новодевичье кладбище, где покоятся те, кого она любила больше всего на свете, — Николай Радлов и Иван Берсенев. Правда, незадолго до смерти Галина Сергеевна призналась другой знаменитой балерине, Ольге Васильевне Лепешинской, в желании, чтобы ее после кремации захоронили рядом с родителями на старейшем петербургском Большеохтинском кладбище.
В конце жизни Уланова выплеснула признание: «Мне родители сказали: «Галя, ни в коем случае ты никогда не должна иметь детей. Или сцена, или дети». Жестокое к себе и безжалостное к отцу с матерью заявление еще раз подтвердило: все семейные чаяния оказались сфокусированы на балетной карьере дочери.
Невозможно занять очередь за славой. Но без заинтересованных лиц нет смысла рассчитывать даже на успех. Через строгое, подчас обидное до занозы в душе наставничество мать внушила Галине превосходную танцевальную культуру и чувство меры. Мария Федоровна увидела, развила и укрепила достоинства ее пластики, а недостатки, унаследованные от нее самой (широкие плечи) и от отца (сутуловатая спина), возвела в индивидуальный стиль. «Она поднимала эти широкие плечи, опускала их или сжимала, как бы стараясь стать меньше, и это было удивительно трогательно», — свидетельствовал режиссер Александр Белинский. Не только трогательно, но и бесподобно красиво. В память Марины Померанцевой, в юные годы часто бегавшей смотреть репетиции Улановой, врезалось: «Она просто поливала пол — и это было красиво. Такая природа — что бы она ни делала, выходило красиво».