Выбрать главу

Она стояла на надстройке над скамьями гребцов. Поручень шел слишком высоко, чтобы она могла через него упасть за борт. Мимо корабля проплыл тюлень — светлый промельк в радужном многоцветье воды. Девочка оглянулась: неподалеку возвышалось что-то круглое, вокруг чего была обернута цепь с большим крюком на конце. Недолго думая, она взобралась на это сооружение и вновь устремила взгляд на море.

За кормой виднелась узкая полоска земли с одним-единственным зданием, мрачным и приземистым, увенчанным невысокой башенкой. Но девочка смотрела совсем в другую сторону: она выглядывала тюленя.

Тот, будто заметив это, приблизился и поплыл рядом с кораблем, легко подстроившись под его скорость. Вблизи его лоснящаяся от воды шкура казалась янтарно-золотистой. И вел он себя как-то странно: не торопился куда-то, как его сородичи, а плыл и плыл рядом и порой будто посматривал наверх, на палубу. Глаза у него были большие, как у овечки. Девочка невольно загляделась…

Кто-то из взрослых заметил, куда она забралась, окликнул ее и поспешил было снять, но слишком поздно. Челн резко накренился — накатила очередная волна, — девочка не удержалась на своем «насесте» и свалилась за борт.

Когда она падала, крики, доносившиеся с корабля, казались ей какими-то далекими, едва различимыми за дружеским, обволакивающим плеском воды. Море приняло ее как родную, заключило в свои объятия. Одежда потянула девочку вниз, в манящую желто-зеленую пучину. Она не испытывала страха, у нее было такое чувство, будто она вернулась домой. Море подбрасывало ее точно так же, как это делал отец. В ушах загудело…

Прежде чем она успела раскрыть рот, чтобы вдохнуть, что-то подхватило ее и повлекло вверх. Она глотнула соленой пены и ветра — и поняла, что ее крепко держат тюленьи ласты. А в следующий миг среди волн показался отец, рассекавший воду могучими гребками. Он подхватил девочку, поднял над водой, крикнул, чтобы бросили канат. Мгновение — и они оба очутились на палубе. Только теперь девочка позволила себе заскулить…

Отец обнял ее, прижал к себе. Она чувствовала, как бьется под железным ключом на груди его сердце.

— С тобой все в порядке, хорошая моя? Ответь же мне, моя Дахут.

II

На третий год своего пребывания в Исе римский префект и король Иса Гай Валерий Грациллоний получил письмо из столицы империи. Прочитав его, он велел подыскать достойное помещение для имперского курьера — письмо требовало обдумывания, отвечать на него сразу префект не собирался. Поразмыслив, он послал за Бодилис и Ланарвилис.

Первой прибыла Бодилис. Грациллоний ожидал ее в Зале советов, где разожгли жаровню; светильники отбрасывали зыбкие тени, благодаря чему пасторальные фрески на стенах казались какими-то призрачными, как воспоминания о минувшем лете. Бодилис скинула плащ — на улице моросило — на руки подбежавшему служке. Несмотря на капюшон, в ее волосах сверкали капли воды, по виску стекала тоненькая серебристая струйка. В два шага Грациллоний очутился рядом с королевой, взял ее за руки и улыбнулся, глядя в ее иссиня-черные глаза.

— Как я рад снова тебя видеть, — проговорил он и на миг прикоснулся к ее губам своими; поцелуй был кратким, но отнюдь не мимолетным. — Как твои дела? Как девочки? — он говорил на латыни, и Бодилис отвечала ему на том же языке, как у них было заведено между собой — королева не упускала случая попрактиковаться в чужом наречии.

— О, с ними все в порядке. Керна ждет не дождется праздника в честь окончания девичества, а Семурамат обзавидовалась сестре и все твердит, что восемь лет, которые ей осталось ждать, — это целая вечность, — Бодилис усмехнулась. От Хоэля она прижила трех дочерей; старшая, Талавнир, отслужила положенный срок в храме Белисамы, вышла замуж и уже ждала ребенка. — А Уна спала, когда явился твой гонец, — Уной звали дочь Бодилис от Грациллония.

Король вздохнул.

— Я бы с удовольствием заглянул к тебе…

— Не обманывай, — фыркнула Бодилис. Грациллоний задумчиво кивнул. Будь Дахилис менее любима сестрами, предпочтение, которое он ей оказывал, могло бы вызвать ненужные конфликты. После ее смерти он старался никого не обидеть и поровну делил свои ночи между семью королевами, с которыми жил, как положено супругам, — а свои дни со всеми девятерыми. Впрочем, королевам доставалось гораздо меньше времени, чем отнимали королевские обязанности и мужские заботы, физические упражнения.

— Знаешь, давай встретимся завтра, если тебе позволит луна. Не возражаешь?

— Ничуть, — улыбнулась Бодилис. — А зачем ты позвал меня сегодня?

— Давай подождем Ланарвилис… Хотя нет, прочти, пожалуйста. — Он указал на свиток папируса на столе. Бодилис разгладила свиток обеими руками, поднесла поближе к светильнику, прищурилась, разбирая первые строки, и пробормотала:

— Ланарвилис, значит? Будем обсуждать, как детишек воспитывать? Тогда что же ты Гвилвилис не позвал?

Шутка пропала впустую.

— Понимаешь, дело вовсе не в том, что вы двое — вы трое, извини — родили мне дочек, — пустился в объяснения Грациллоний. — Хотя и это, наверное, тоже… Вы с Ланарвилис больше других заботитесь о будущем. Вы обе после… того, что случилось с Дахилис… сказали мне, что чем больше у меня будет дочек, тем тверже станет мое положение в Исе.

— И обе мы немолоды, — заметила Бодилис. — Время наступает нам на пятки.

— Короче говоря, мне нужен ваш совет. Ты мудрая и ученая, она начитанная и сведущая в городских делах. Без вашей помощи я не рискну справиться с этим делом.

— А бедная Гвилвилис не мудра и не сведуща, — печально заметила Бодилис. — Ей нечего предложить тебе, кроме беззаветной любви.

С языка рвались обидные слова насчет собаки, которая тоже любит беззаветно, однако Грациллоний сдержался. Эти слова были бы жестоки и несправедливы. Он не должен винить новенькую в смерти Дахилис — ведь она вступила в число Девяти вовсе не по собственному желанию. Да, Гвилвилис глуповата, зато она тихая, скромная и заботливая, а ее первенец Сэсай родилась вполне здоровой и как будто умненькой. Теперь-то она носит уже второго…

— Читай, — коротко сказал Грациллоний.

Пока Бодилис читала, прибыла и Ланарвилис. Голубое платье и высокий головной убор доказывали, что наступила ее очередь быть жрицей в храме Белисамы. Ничто другое, кроме призыва короля, не могло оторвать ее от служения богине, и лучше бы король призвал ее по действительно неотложному делу.

Грациллоний вежливо приветствовал высокую блондинку. Между ними не было ни той теплоты, которая присутствовала в его отношениях с Бодилис, ни страсти, озарявшей отношения с Форсквилис. Даже в постели Ланарвилис держалась несколько отстранено. Тем не менее они с Грациллонием были друзьями и вместе трудились на благо Иса.

— Что все это значит? — отрывисто спросила Ланарвилис на родном языке.

— Сейчас объясню, — ответил Грациллоний на том же языке. — Как Юлия? — шестая и, вероятно, последняя дочь Ланарвилис родилась слабенькой и часто болела. Порой случалось, что король посещал Ланарвилис, когда та присматривала за Дахут; и рядом с Юлией дочь Дахилис выглядела разодетой в шелка красавицей в компании нищенки-дурнушки, в ней даже словно проявлялось что-то нечеловеческое…

— Вчера лихорадка замучила, пришлось пригласить Иннилис. Она наложила руки, потом дала Юлии лекарство. Сегодня уже гораздо лучше.

— Хорошо. Присаживайся, — Грациллоний указал на стул. По прошествии двух с половиной лет в Исе он совсем привык к этому предмету мебели и начисто позабыл, что во многих областях империи стул показался бы диковинкой.

Ланарвилис послушно села. Он пристроился рядом. Бодилис закончила читать, передала письмо сестре и тоже села. На некоторое время в зале установилась тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя за окном.

Наконец Ланарвилис, которая читала, шевеля губами и водя пальцем по строчкам, опустила папирус.

— Оказывается, я изрядно подзапустила свою латынь. Насколько могу понять, август приказывает тебе явиться к нему и доложить о том, что здесь происходит. Но ведь ты регулярно извещаешь его о наших делах.