Мифология не избежала общей участи реформирования, проводившегося друидами. Мифы, легенды, псевдоисторические рассказы, народные эпопеи и генеалогии должны были служить опорой всем формам знания — как элементарного, даваемого плебсу, так и научного, сберегаемого для
, Галлы
учеников и будущих наставников. Галльская мифология, сохраняемая ради облегчения запоминания в длинных стихотворных поэмах, не могла быть воспроизведена греческими историками и географами и поэтому почти полностью ушла в небытие. А ведь она была богатой и разнообразной — настолько, что философ Луций Аней Корнут в начале нашей эры, не колеблясь, поставил ее на один уровень с греческой.
От нее остались ощутимые, но загадочные следы в произведениях изобразительного искусства, большая часть которых, к сожалению, принадлежит поздней эпохе. Один из самых древних сюжетов мы находим на плоской части ножен из Гальштата, где изображена военная экспедиция, а на краю композиции мы видим двух персонажей, вращающих колесо, диаметр которого равен их росту. Ряд других ножен — например, из Сернон-сюр- Кооле, украшений из Эрштфельда в Швейцарии, несут изображения фантастических животных или
получеловеческих гримасничающих существ, одни из которых зачастую пожирают других. При этом они выглядят как-будто скрывающимися в плетеном узоре из растений, а потом возникающими из него вновь. Поздние произведения, поскольку являются более реалистичными, в большей степени обнаруживают свою связь с мифологическими сюжетами, ключевые сцены которых они могли бы изображать. Самым знаменитым из этих произведений, разумеется, является котел из Гундеструпа, сложенный из тринадцати пластин, украшенных узорами. Пять пластин, образующих внутреннюю кромку, представляют собой целые сюжеты, хотя и загадочные, но среди них мы обнаруживаем элементы, характерные для кельтского символизма: человек, сидящий на корточках, оленьи рога, ожерелье, змея. Многие сюжеты представляются напрямую связанными с историями или легендами: человек, стоя, сражается с птицей вроде грифона; человек, сидящий на корточках, с оленьими рогами на голове держит в руке змею; другой человек сидит верхом на дельфине.
«Колонна лодочников», блоки которой были найдены в хорах собора Парижской Богоматери, хотя и датируется началом нашей эры, демонстрирует по крайней мере два сюжета из галльской мифологии. На сей раз связь с божествами четко установлена, так как на каждом из ликов на этих блоках указано имя божества из соответствующего сюжета. На первом из блоков написано имя Езус. На нем мы видим человека в профиль, занимающегося подрезкой дерева. Этот сюжет мог быть лейтмотивом, поскольку мы вновь его обнаруживаем — почти в неизменном виде — на похожем блоке из Трира. Второй сюжет с галльской надписью Тарвос Тригара- нус (TARVOS TRIGARANVS), то есть «телец с тремя журавлями», изображает дерево, за которым виден
телец, в профиль, на нем сидят три журавля, скрывающиеся в листве дерева. То есть скульптурное изображение как-будто пытается объяснить, почему у божества такое имя.
Изображение Тарвоса Тригарануса (TARVOS TRIGARANVS) па «Колонне лодочников»
Кое-какие другие следы галльской мифологии недавно были обнаружены там, где их обнаружить никто не ожидал,—в римской мифологии. Благодаря Жоржу Дюмезилю известно, что римский историк Тит Ливий поведал о темной истории первых веков с помощью преданий, которые на самом деле являлись настоящими мифами. Под ними иногда скрываются типично галльские темы, которые подверглись реинтерпретации. Примером служит рассказ о битве при Сентину- ме, когда, непосредственно перед боем, между двумя вражескими когортами появляется лань, а вскоре — преследующий ее волк. Лань скрывается в галльском лагере, где ее убивают, а волк, целый и невредимый, пробирается через римские боевые порядки. В волке мы без труда распознаем римскую волчицу, а в лани, так же легко, одно из священных животных галлов. Другой эпизод — еще более известный — показывает не только влияние мифа на историю, но и служение галльских мифических героев римскому делу: ворон, прилетевший спасти молодого трибуна Валерия, атаковал ударом клюва галльского гиганта, с которым тот сражался, — одна из самых священных птиц у гал-
лов, олицетворяющая победу. Наконец, последний пример — фантастический рассказ о столкновении между полководцем Постуми- ем и галлами-бойями, которые скрывались в лесу Литана. Полководец и его 25 ООО человек продвигаются по узкой тропинке, когда внезапно все окружающие тропу деревья обрушиваются на воинов и хоронят их под собой. В более-менее реалистичных деталях этого незаурядного столкновения мы распознаем мифический сюжет о сражающемся лесе, любимый у островных кельтов.
Верно и обратное: галльская мифология заимствует или делит со своими соседями героев, которые, как считается, совершали путешествия в Галлию. Диодор сообщает, что считалось, будто бы Геракл основал город Алезию. Этому греческому герою приписывают все, что послужило смягчению нравов варваров, отмену человеческих жертвоприношений, закладку дорог, уважение к иностранцам и т.д. Тот же Диодор еще указывает, что аргонавты должны были бы побывать на берегах океана и должны были бы ввести там культы в честь Диоскуров.
Такие несколько причудливые примеры подтверждают догадки Корнута о богатстве галльской мифологии. Но лучшее доказательство ее богатства можно еще сегодня найти в ирландских легендах,
непосредственно связанных с древнекельтскими. Эти рассказы — удивительно разнообразные — напоминают не только героические эпопеи греческого образца, как поэма о Кухулине, но также затрагивают все аспекты повседневной жизни, верования, историю народов и царств. Это колоссальная область знаний.
В Галлии, как и в Риме или в других великих древних цивилизациях, магию нелегко отделить как от гадания, так и от медицины. Определить, что есть магия, — уже достаточно трудное дело. Поэтому не стоит удивляться, что в начале XXX книги «Естественная история», посвященной магии, Плиний за обильными цитатами галльских фактов упоминает как человеческие жертвоприношения, так и астрологию: «Галлы, вплоть до наших дней, были одержимы магией», — пишет он. Нет никаких сомнений, что в доисторической Галлии процветает подобного рода деятельность, тесно связанная с официальной религией, но тяготеющая к ее периферии. И письменные свидетельства намекают, что ей занимаются главным образом те самые vates, которые, видимо, практикуют ее наравне с гаданием. Плиний, который, разумеется, не утруждает себя вниканием в подобные тонкости, приписывает широкое распространение магии влиянию друидов. Конечно же, он ошибается, ибо последние стараются, наоборот, свести к минимуму жертвоприношения, особенно человеческие, и обращают магию на службу медицине. Как раз почти полное исчезновение друидов после римского завоевания вновь придает вес магам и претендующим быть таковыми, которые чувствуют себя в религиозном хаосе как рыбы в воде.