Он очнулся от шепота. Вздрогнул. Открыл глаза. Перед ним стояла Маша.
— Ты что это? — шептала она, неотрывно глядя в его лицо. — Ты что это, Валерка? Ты когда вышел из больницы?
Горло его так стиснуло, что он не смог ничего выговорить, он только осторожно похлопал по зеленому холмику могилы. Губы его шевельнулись, и Маша поняла по ним, что он беззвучно произнес: «Тетя Груша».
Маша выдернула из рукава блузки носовой платок и стала вытирать его лицо. От платочка в нос Валерки ударил аромат сирени, сиренью запах ветер, запахли кресты, земля; весь белый свет запах жизнью. Стебель поднялся с могильного холмика, отбросил палку и, ища сочувствия, как маленький, припал к груди Маши. Ее наполнили материнская нежность, желание помочь, утешить, и она прижала его к себе. Она гладила волосы Стебля и шептала:
— Ну, что же сделаешь, что же сделаешь? Тетя Груша была… Доброй, справедливой она была… Ее, конечно, нельзя забывать.
— Мне с тобой легче. Ведь я люблю тебя. Я все боялся сказать об этом. И вот я говорю, — вырвалось у Стебля.
И как-то так получилось, что они поцеловались. Стебель еще никогда не целовался. Он приникал щекой к щеке Маши, он вдыхал запах ее лица, и ему казалось, что он потеряет сознание, прижимая свои губы к ее упругим, горячим губам. Вот она — жизнь. Это — жизнь. Эта девчонка, ее лицо, губы — все это жизнь!
Обняв друг друга, прижавшись друг к другу, они замерли. Маша почувствовала, что Валерка вздрагивает. Ей показалось, что он сейчас разрыдается, она отодвинулась, чтобы взглянуть в его лицо, и в изумлении увидела, что он беззвучно смеется, смеется счастливо, ликующе. Маша смотрела на него в недоумении. Она думала, что Валерка переполнен горем, и она утешала его, а он, оказывается, смеется.
— Маша! Мы с тобой живем, — объяснил он, — и долго еще будем жить. Ты только посмотри, что нам дано, — и он показал на близкие поля и перелески.
А тем летом земля будто решила изумить людей мощью своего плодородия. Вовремя шли дожди, вовремя припекало солнце, поэтому вымахала трава, буйствовали цветы и ягоды. Семена дождиком моросили на землю, пух с одуванчиков вьюжился, как снег. С хлебных, стрекочущих полей наплывал жаркий, сухой запах цветущей пшеницы. Тяжело колыхаясь, она стояла по грудь хлеборобу. А заросли кукурузы поднялись в рост человека. Вокруг Журавки колки и боры были усыпаны волнушками, белянками, сыроежками, маслятами, но их никто не брал: женщины и ребятишки с корзинами, с коробами на спинах шли дальше, за груздями и за белым грибом. После сбора женщины ссыпали грузди в ведра и на коромыслах несли мыть к реке.
И только кладбище выглядело мертвой плешиной среди этого цветения…
— Мы же с тобой счастливые! В ноги нужно поклониться жизни.
— Ой, Валерка! Как ты говоришь, как ты хорошо говоришь. Но только… Не место этому здесь, Валера, — Маша показала на могилу тети Груши. — Мы с тобой с ума сошли! Целоваться над могилой! Как нехорошо-то.
Но Стебель был уверен, что тетя Груша порадовалась бы сейчас за него. Он даже знал, что бы она сказала. И он сейчас же услышал ее голос: «Ты вот что, ты, парень, женись-ка давай. Маша девка пригожая, хозяйка, работящая. Чего тебе одному-то болтаться на свете?»
— Ничего, — успокоил он Машу. — Тетя Груша не осудила бы нас.
— Нет-нет, все равно нехорошо. Пойдем отсюда. Я бегу на центральную усадьбу. Пойдешь со мной?
— Конечно! С тобой хоть на край света, — воскликнул Стебель…
Народу не хватало, и поэтому даже стариков отправили в луга. И директор клуба Вагайцев, и Тамара, и Маша Лесникова были здесь.
В кустах и перелесках брали траву косами, на чистых луговинах — тракторными косилками. Стогомет не знал отдыха. На полях стояли бурые стога, а в небе дремали стога белые. Луга дышали сенным духовитым запахом. Небо обдавало зноем, земля — душным теплом. Зрелое лето набрало полную силу. Травы разомлели, утомились от жары, лишь ночами их освежали обильные росы. Жара иногда сменялась крупным дождем, пылали грохочущие грозы. А как известно, после дождя земля именинница: густели травы, шли в рост, цветы разгорались ярче, становились крупнее, пахли что есть мочи…
С вечера у балагана разжигали костер, кипятили в ведре чай. Вот и сегодня все было так же. Уже совсем стемнело, а на западе под черной тучей все еще не меркла полоса слабого желтого света. Солнце с той стороны земного шара бросало зарево. Эта полоса навевала печаль и делала ночь тревожной.