Появился заведующий током Маланьин.
— Вы видели дорогу? — спросила у него Маша.
Маланьин вяло кивнул. Глаза его были сонные, лицо заросло щетиной, на сапогах засохла грязь, штаны и пиджак были в пыли.
— Вы видели, что она усеяна зерном?
Маланьин молча пожал плечами, дескать, вот нашла новость.
— Люди день-деньской работают, а здесь такое отношение к хлебу, — вставила Галя.
Маланьин не обратил на нее внимания.
— Вы почему не проверяете машины? — спросил Стебель.
Маланьин развел руками:
— Вот тебе раз! Как это не проверяем?
— Тогда зачем грузите в дырявые машины? — возмутилась Галя. — Заставьте шоферов заделать щели.
— У нас что — в совхозе брезентов нет? — спросил Стебель.
— Да разве напасешься на всех? Вон с ним разговаривайте.
Маланьин показал на две подошедших машины. Из кабины одной выбрался рыхлый Копытков.
Стебель забрался в кузов этой машины, мгновенно осмотрел его и крикнул:
— В эту тоже нельзя грузить, в щель палец пролезает!
— Тебе-то как не стыдно? — напустилась Тамара на молоденького шофера. — Неужели тебе лень на щели планки набить?
— А ты что за комиссия? — огрызнулся шофер.
— Мы «Комсомольский прожектор». Ясно?
Маша подбежала к управляющему.
— Товарищ Копытков! Это что же такое делается? Ведь на дорогах под ногами зерно хрустит.
— Ну уж и хрустит.
— Эту машину тоже нельзя грузить, — решительно сообщил Стебель. — Ты куда глядел? — спросил он у шофера Комлева. Стебель знал его — Комлев жил в соседнем селе.
— А мое дело петушиное: потоптал, и в сторону.
Комлев, невысокий, коренастый, ходил, сильно перегибаясь назад, чтобы грудь у него была этаким колесом. В его походке, в манере держать свою фигуру проглядывала глуповатая самоуверенность. Среди его пышных русых кудрей блюдцем сияла лысина, и это сочетание кудрей и лысины было нелепым и неприятным.
— Ладно. Идите, — угрюмо буркнул Копытков. — Я сам тут разберусь.
— Нельзя так обращаться с зерном! — голос Маши дрожал от гнева. — Все дырявые машины нужно немедленно снять с рейсов.
— Чего ты понимаешь в хозяйстве? — возмутился Копытков. — Снять машины! Соображаешь? Один-два центнера спасем, а сотня-другая погибнет. Зерно лежит под открытым небом. Оно вот-вот дымиться начнет. И дождь того и гляди хлестанет. Грузите! — приказал он Маланьину. Тот развел руками: «Пожалуйста! Мне как прикажут».
— Да ведь тут работы на час. Планки прибить, — не сдавался Стебель.
— Ладно. Хватит, — и вдруг Копытков заорал на ребят: — Вон с тока! Хозяева нашлись!
— Эк, как его разбирает! — удивилась какая-то женщина с лопатой.
Заработал автопогрузчик, и в кузов по ленте потекло зерно. Стебель и девчата, обескураженные, вышли со двора. На дороге, присыпанной зерном, гоготали гуси, перепархивали сизари, с крыши, словно из мешка, посыпались воробьи. Они не бегали, а прыгали и катались, как мячики.
— Ну, я ему припомню это «вон», паразиту, — тяжелым голосом проговорила Маша. Лицо ее так и пылало. Стебель старался не смотреть на нее. Это его отчуждение произошло как-то внезапно. Он теперь избегал с нею встреч, а если и оказывался с нею наедине, то чувствовал себя нехорошо, фальшиво и спешил уйти.
Только Стебель и Галя уехали, как подкатил газик и из него выскочил парень с ярким румянцем на пухлых щеках. Через плечо на ремне у него висел какой-то чемоданчик в желтом кожухе.
— Приветствую, девчата, — заговорил приехавший таким тоном, будто много лет был с ними знаком. — Начальство здесь?
— А вы откуда? — спросила Маша.
— Из радиокомитета. Николай Рожок. Хочу организовать передачу о молодежи.
Маша так и набросилась на него и тут же высказала все о порядках на току.
— Пойдемте, пойдемте, товарищ Рожок, полюбуйтесь этой дорогой, — она тянула его за рукав с таким сердитым видом, словно это он, Рожок, рассыпал зерно.
Рожок сразу же воспрянул, понял, что напал на интересный материал. Нужно было знать Рожка, чтобы разгадать вспышку его синих глаз. В течение одной минуты он мог взлететь на вершину ликования и тут же рухнуть в бездну отчаяния, в начале минуты почувствовать себя гением, а в конце ее — ужасающей бездарностью. От этих взлетов и падений, как на качелях, захлестывало дух, а щеки его становились то бледно-розовыми, то густо-красными.
Он торопливо дернул молнию, раскрыл кожух на странном чемоданчике, что-то включил там.