Далее были лишь едва намечены черты одного шахматовского дня – осенние работы, обмолот хлеба, цепы и веялки, мужики-рязанцы, бабушка с плетеной корзинкой для грибов и неугомонный внук, которому доверили править старым Серым, что шажком везет с гумна до амбара тяжело нагруженную телегу.
Эти стихи – последние, что написал Блок. Он ушел из жизни со словами о русской земле, прелесть которой узнал и почувствовал в раннем детстве в благоуханном Шахматове.
… Сперва ему много читали – сказки, любимого «Степку-Растрепку», которого он запомнил наизусть. К пяти годам научился читать сам, и научила его (тайком от матери) все та же прабабка, Александра Николаевна Карелина, пушкинская современница.
А года через два он уже и сам стал сочинять – стишки про зайца и про кота, крохотные «рассказы», «повести» короче воробьиного носа, ребусы. Все это аккуратно, но кривовато переписывалось печатными буквами в маленькие альбомчики или самодельные тетрадочки и сопровождалось цветными рисунками и обязательным оглавлением. Альбомчики и тетрадочки составлялись, главным образом, для матери («Моей милой мамочке», «Для моей маленькой кроши», «Мамулин альбом»). А еще позже, примерно на девятом году, возник «Корабль» – «ежемесячный журнал, получается двенадцать раз в год», уместившийся в одной школьной тетрадке. Корабли вообще увлекают воображение мальчика – он рисует их во множестве, развешивает по стенам, дарит родным. Эта любовь к кораблям осталась у него на всю жизнь. Сюжетный репертуар все расширяется: пишутся батальные сцены, кратчайше перелагается «Робинзон Крузо»; прочитана пушкинская «Полтава» – и немедленно появляется собственная:
В этой столь рано проявившейся страсти к сочинительству не было, конечно, ничего из ряда вон выходящего: мало кто из ребят не любит сочинять. Но тем более естественным было это в бекетовском доме, где стихи звучали постоянно, где все, начиная с деда и бабки, сами писали их – то в шутку, а то и всерьез.
«С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем», – заметил Блок в автобиографии. Раньше других запомнились имена Жуковского и Полонского с его смело-изысканным: «От зари роскошный холод проникает в сад…»
Но до того, как самому отдаться во власть лирических волн, было еще бесконечно далеко.
3
Сашуре шел девятый год, как в жизни его наступила серьезная перемена.
Александра Андреевна вовсе не собиралась смириться с горькой долей безмужней жены. Ей нравились легкий флирт, круживший голову угар цыганщины, ресторанная обстановка. Вокруг нее увивались многие. Она и сама увлекалась, – однажды влюбилась в женатого человека из артистического мира, талантливого и привлекательного (известного певца Тартакова), но вовремя одумалась.
Мысль о новом замужестве между тем ее не оставляла, хотя найти мужа было нелегко – без приданого и с сыном на руках. Сын был для нее всем, но ей казалось, что мальчик не должен расти без отца.
Тут и явился на сцену Франц Феликсович Кублицкий-Пиоттух, молодой гвардейский офицер из обрусевших родовитых литовцев. Знакомство было давнее: еще в начале 1882 года сестра Али, Софья Андреевна, вышла за старшего Кублицкого – Адама Феликсовича.
Гвардеец сразу полюбил Алю, но, будучи человеком застенчивым, долго лишь молчаливо вздыхал по ней, пока сама Аля не поощрила своего робкого поклонника. Между прочим, ей по душе были блеск и звон военного, особливо гвардейского, обихода и антуража. В конце концов в 1888 году они решили пожениться – как только Франц «получит роту». Старик Бекетов особенно поддерживал дочь в ее решении.
В августе 1889 года по указу Синода был расторгнут брак Александры Андреевны с Александром Львовичем, и менее чем через месяц отпраздновали ее новую свадьбу,
На людей, встречавшихся с Францем Феликсовичем, он производил прекрасное впечатление: тишайший, добрейший, деликатный, отлично воспитанный, достаточно образованный. Это был человек долга, честный служака, целиком отдававшийся своему нелегкому делу, несмотря на слабое здоровье. Он дослужился до чина генерал-лейтенанта, в годы первой мировой войны командовал дивизией, и, нужно думать, неплохо командовал, потому что приехал с фронта в отпуск в шинели, забрызганной кровью.
Но в бекетовской семье он пришелся, что называется, не ко двору. Семейный биограф Мария Андреевна Бекетова постаралась не то чтобы очернить Франца Феликсовича, но всячески обесцветить его образ. В ее изображении это человек, которого бог обделил и красотой, и темпераментом, скучный и неинтересный, «совершенно лишенный воображения и поэзии». Признавая, что Франц Феликсович «исключительно и нежно любил жену», Мария Андреевна считает, что второй брак ее сестры оказался решительно неудачным из-за полного духовного несоответствия соединившихся людей: жена – «сложная женщина с эстетическими наклонностями и порываниями ввысь», а муж – скромный обыватель, неспособный понять высшие запросы своей спутницы.
Все это изрядно преувеличено. Как бы там ни было, Александра Андреевна с Францем Феликсовичем прожили вместе тридцать лет, хотя внутренней близости у них, по-видимому, в самом деле, могло бы быть и побольше. Но можно ли было требовать от гвардейского офицера, чтобы он разделял бодлерианские настроения нервной жены и тем более разбирался бы в мистических вдохновениях гениального пасынка? Достаточно, пожалуй, что в этих недоступных ему сферах он оставался благожелательно-лояльным.
Строгий семейный летописец утверждает, будто Франц Феликсович был настолько равнодушен к Сашуре, что во время жениховства даже «ни разу не поиграл с ним, не попробовал заговорить с ним, не поинтересовался его играми и занятиями». Бог знает, может быть, так оно и было, но в дальнейшем отношения между отчимом и пасынком наладились. Во всяком случае, детские письма Блока пестрят самыми добрыми и сердечными упоминаниями о Францике: «Поцелуй Францика и скажи ему, что я о нем также страшно соскучился…», «Поцелуй хорошенько Францика…» – и все в том же духе. Сашура был душевно открытым мальчиком – и заподозрить его в неискренности невозможно. Ну, а что касается отношений в будущем, то о них – в своем месте.
(Здесь заметим лишь, что, рисуя внешний облик любимого своего героя драмы «Роза и Крест» – честнейшего, человечнейшего и глубоко несчастного Бертрана, Блок, по собственному признанию, отчасти списал его с Франца Феликсовича. Это, во всяком случае, свидетельствует о заинтересованности и сочувствии.)
Семнадцатого сентября 1889 года Александра Андреевна, забрав сына, покинула родительский дом и переселилась к новому мужу – в казармы лейб-гвардии Гренадерского полка.
Здесь мальчик очутился в совершенно новой обстановке. Даже самый пейзаж, окружавший его, изменился разительно. Это был тоже Петербург, но какой-то особый, ничуть не похожий на тот, что можно было рассматривать из окон ректорского дома: никакого державного течения, никакого берегового гранита…
Гренадерские казармы – это целый городок, выстроенный в самом начале XIX века итальянцем Луиджи Руска на тогдашней окраине столицы – там, где тихая Карповка вытекает из Большой Невки. Тут были, собственно, казармы, офицерский корпус, полковой госпиталь, полковая школа, манеж, конюшни, кузница, помещение хозяйственной роты, полковая церковь (ныне не существующая). Громадный трехэтажный офицерский корпус, украшенный дорическими колоннами, выходил фасадом на Большую Невку. Здесь Александр Блок прожил семнадцать лет – сперва в третьем, потом во втором этаже, – квартиры менялись соответственно повышению Франца Феликсовича в чинах (1891 – поручик, 1897 – капитан, 1902 – полковник).