И спустя годы Атлас решил вернуться к самому началу. Отыгрывать роль наемника, гастролера, убивающего за деньги, оказалось куда проще, чем заработать репутацию свободного художника, для которого убийство возведено в ранг тонко мастерства и высочайшего искусства. Атлас прекрасно помнил что, чем дальше он дистанцируется от дележки власти, тем больше у него шансов исчезнуть со сцены незамеченным, пока Хейз наслаждается заслуженным вниманием. Эванс помнил каждую мелочь и чувствовал себя запертым надежнее, чем в камере психушки, и метался сейчас по каморке в прачечной, а не скакал по городу, выискивая кого бы прирезать, чтобы ускорить ход событий.
– Только я не вижу, что ты отплясываешь на сцене, изображая черного лебедя, – окончательно озлобился он и резко остановился возле Хейза, сложив руки на груди, так и не собираясь поднимать упавший стул.
Окинув пленника Хейза сочувствующим взглядом, Эванс сочувствовал сейчас исключительно себе. Пленник еще был жив, и Хейз, конечно же, тратил драгоценное время на пустые развлечения, кромсая несчастного. От бесцельного времяпрепровождения спокойный и рассудительный Норзер начинал раздражаться по малейшему поводу, теряя всю свою хваленую собранность и терпение.
– Ой, как мы заговорили! – радостно оскалился Хейз, который словно ждал, когда чаша терпения напарника переполнится, и его нервозность начнет хлестать через край. Долго же ему ждать не пришлось. Всего шестеро убитых и он дождался:
– Смотрю, кто-то у нас включился в игру? Давно пора, а то ходил всю дорогу с кислой миной, – изобразив хмурую физиономию Эванса, Еж с довольным видом потер выскальзывающую рукоять ножа, перемазанного в крови, во влажных ладонях.
Бросив взгляд на Норзера, пленник очень не вовремя застонал, чем привлек к себе внимание, и нервы Атласа не выдержали.
– Да ты заебал, – Эванс молниеносно выхватил с пояса нож и полоснул лезвием по шее мужчины, привязанного к стулу, впуская поток алой вперемешку с темно-вишневой кровью наружу.
Тихое бульканье, звук льющейся на пол крови и никаких стонов. Норзер вложил чересчур много силы в удар по фиксированной мишени, и, скорее всего, перерезал мужчине не только сосуды, но и голосовые связки. Через несколько мгновений тело повисло на веревках, наклонившись вперед. Жертва больше не стонала и не просила ее отпустить, что очень радовало Эванса, едва терпевшего это нытье. По его мнению, проще было устранить саму проблему – Хейза, но где тогда Атлас найдет еще одного такого сказочного идиота, не понимавшего, что его умело обрабатывают, пока помогают «по мелочам».
Хейз лишь внимательно смотрел, как его напарник отходит от приступа выплеснувшейся злобы и удовлетворенно хмыкнул, когда нездоровый блеск в глазах Норзера померк. В темных омутах круговорот арсенопиритовых призм, вертевшийся с неимоверной скоростью, замедлился, а затем и вовсе стал полностью статичным, постепенно тускнея, словно искры из разворошенного ветром костра, медленно затухавшие на холодной земле. Хейз с интересом смотрел на напарника, совершенно забыв об истекающем кровью убитом, которого он вроде бы как допрашивал.
– Вот, а говоришь тебе не весело, – удовлетворенно заключил провокатор, намеренно спровоцировавший всплеск эмоций во всегда педантичном и рациональном убийце. – Весело же! Правда, правда? Смотри, он улыбается, – змеенышу было мало перфоманса, из-за которого их ботинки хлюпали по еще теплой крови, но волна раздражения напарника схлынула, и слова Хейза опять утонули в пустоте взгляде цвета холодного обсидиана.
Почувствовав небывалое облегчение, Эванс глубоко выдохнул, когда, наконец, напряжение отступило его, и наступило долгожданное тихо. Он заговорил с легкой хрипотцой, будто после долгого молчания, а не от того, что минутой назад орал, взъерепенившись истеричной девкой при неумелом съеме.
– Пока мы сидим здесь, время уходит, – намного спокойнее, но все еще с претензией напомнил Атлас, которому Уорнер поставила четкий дедлайн, чем и довела его до пограничного состояния маниакального невроза.
– Оооо, ты всегда таааак торопишься, мой друг, а еще ничего и не сделал, – опять отмахнулся Хейз.
Быстрым и отработанным движением он срезал веревки, связывавшие теперь уже труп, и столкнул тело на пол в багровую лужу, а Эванс закатил глаза.